Мой дом - пустыня

Доярки, прослушав концерт, который передавали по радио, улеглись спать. Велев и помощнику спать до восхода солнца, Юсуп-ага погнал отару на ночной выпас. Лежа на макушке бархана и глядя на яркие звезды пустыни, он вспомнил городского друга Оруна Оруновича. Тот говорил: «Хотя человек и не вечен, как звезды или пустыня, он должен жить столько, сколько сам захочет, пока ему не надоест». Еще Орун Орунович говорил, что жизнь человеческую укорачивают болезни и, чтобы не болеть, человек должен работать. Работать в семьдесят, в восемьдесят и в сто лет. Работать, чтобы не давать покоя сердцу, чтобы оно не заснуло.

Чтобы не заснуло сердце чабана, он должен день и ночь бродить за отарой. Ноги его по щиколотку утопают в сыпучем песке, но тем не менее он легко взбирается на верхушку бархана с новорожденным ягненком на руках. На лбу его появляется легкая испарина. Эта испарина — доказательство того, что сердце чабана не спит, работает.

Перевод Н. Желниной.

ПОРТРЕТЫ ПАДИШАХОВ (рассказ)

В тени толстой узловатой шелковицы сидел Алла-кули и пил чай, наслаждаясь каждым глотком, как страстный любитель музыки нежнейшими звуками саза. Пот каплями выступал на лбу, щекочущими струйками стекал под халат, и от этого сухой, теплый ветер казался прохладным, освежающим. Нудная головная боль наконец прошла, мысли сделались отчетливыми, воспоминания тоже.

Вот этот чай (хороший чай, очень хороший чай!) — подарок Сапы-мирахыра (Мирахыр — одно из высших воинских званий в Бухарском эмирате). Вернее, плата за услугу. Щедро платит мирахыр. Деньги не горбом зарабатывает. Да и услуга, по правде говоря, не пустячная. Если б не он, Аллакули, пропали бы в песках мирахыр и его люди. Два дня вел он их через Кизылкумы. Первый день еще ничего, а во время вчерашнего урагана пропали бы.

Словно опять воочию увидел он безумство пустыни. К закату близилось, когда понеслись вдруг по песчаным увалам клубки перекати-поля, — оказывается, ветер набрал силу. Постоянно дует он в это время года, но тут так рванул, что пески потекли, как вода. Сразу стало темно, будто солнце давно уже село (на самом-то деле еще горизонта не достигло), но и свети оно, все равно никто ничего не увидел бы, потому что глаза засыпало, и рот, и нос, и уши.

Да... Ни зги не видать, дышать нечем, ноги вязнут. Но люди еще так-сяк. Кони вот чуть не взбесились. Целую ночь люди с ними промучились, а утром обнаружили — они помяли, потоптали бурдюки, и вся вода вылилась. «Что делать, а? Что делать? На тебя надежда, Аллакули-хан, выручай»,— говорил взгляд мирахыра.

Нужно по холодку (утро было прохладное, после бури это уж всегда так) добраться до приюта Ялнызак-Баба (Одинокий дед), ответил Аллакули. И впрямь другого выхода не было.

— Там колодец?

— Колодец выкопаем.

Сапа, наверно, подумал в тот момент, что проводник шутит, может, даже обиделся: нашел, мол, время... Но ничего не сказал, боясь раздражить нужного человека. Сам он был беспомощен в пустыне. С рождения жил бок о бок с нею и ничего о ней не знал. Наедаться на тоях жирной бараниной до отрыжки — это он любил. А пустыню, которая баранов выращивает, не любил. Еще любил байский сын джигитовать да палить из винтовки — мирахыр!

После того как эмир бежал за границу, баям стало скучно. В селах объявили советскую власть. Кто знает, что это такое... Хотя, кажется, справедливая власть. Во всяком случае, истина тоже получила дорогу. Не то что прежде — одна взятка. Вот Сапа — и дня не был на военной службе, а мирахыром стал, отец частенько подношения слал эмиру.

Эмир, похоже, мечтает вернуться, недаром людей засылает и сюда, на Лебаб, тоже. К мирахыру нашему явился же человек: «Их эмирское высочество передают привет верному слуге и приказывают, собрав как можно больше нукеров, готовиться к решающему сражению». Сапа собрал отряд в тридцать конников. Людям нужны бараны и хлеб, лошадям — ячмень. Где взять? Разбоем добыть? Но нельзя до бесконечности грабить свое село и соседние. Мирахыр решил добраться до узбекских кишлаков на востоке Кизылкумов. Тогда и вспомнил про него. Привел Аллакули в свою кибитку (большая такая, богатая), усадил рядом с собой, и начался между ними разговор.

— Аллакули, друг, по велению их эмирского высочества я собрал нукеров и стал сердаром. Но у нас не все благополучно. Нет человека, который знает пустыню. Короче — не хватает тебя. Шел бы к нам в нукеры...

— Спасибо за доверие, мирахыр, но я не могу стрелять в людей.

— А ты и не стреляй, только будь с нами. Если заблудимся, укажешь дорогу — и все. Ты ведь знаешь, сколько шагов от одного колодца до другого, по звездам найдешь и Хиву, и Бухару, и Мекку с Мединой. Нам говорили — с пятнадцати лет мотаешься по Кизыл-кумам.

— Эй, сердар, не трогай меня. Я живу по пословице: «В желудке пусто, зато уши не болят от брани».

— Приказываю именем эмирского высочества!

— Эмирское высочество отреклось от престола и сбежало. Теперь хозяева Советы.

— Эмир скоро вернется с большой силой. А флаг твоих Советов я сегодня сжег на костре! Видел?

— Сколько я буду получать?