В своих снах Расул возвращался на родину — туда, где он бегал, подобно джейраненку, по крутобоким барханам. Он услышал голос матери, зовущий его. А зачем она звала, не узнал, потому что вмешался грубый мужской голос:
— Расул!.. Расул, хов!
Расул открыл глаза. Бай-ага хозяином вошел в сон и позвал своего чабана. Бай-ага слез с коня, коротко ответил на приветствие Расула, потом долго разглядывал спокойных, сытых овец. Довольно кивнув, он заговорил с Расулом, что пора делить отару пополам и пусть Расул возьмет себе Абдуллу, а Херам уйдет с новым чолуком, которого пришлет бай-ага...
Расул выслушал его, немного помолчал и подумал вслух:
— Овец у нас с каждым годом прибывает, слава аллаху, и пастбища становятся тесными.
— Я знаю,— ответил бай, — потому и купил Ак-дере, теперь хватит места. Хватит? Как думаешь?
— Места, я думаю, хватит... Но, выходит, мы останемся вдвоем с Абдуллой? Вдвоем трудно будет управиться, бай-ага. Все же семьсот овец...
— Ну, ты не похож на человека, которого могут устрашить трудности, — желая польстить старому чабану и сделать его сговорчивее, сказал бай. Расул пропустил похвалу мимо ушей.
— Бай-ага! Летом овцы всю ночь на пастбище. А ночью, вы сами знаете, много желающих полакомиться парной бараниной. Не успеешь отогнать шакалов, волки начинают кружить... А барс — тот и не кружит, тот как за своим добром приходит. Перебросит овцу на спину и исчезает в темноте. Криков он не пугается. А у собаки сразу голос пропадает, стоит ей учуять этого разбойника...
— К чему ты рассказываешь мне то, что известно любому мальчишке в ауле? — холодно спросил бай.
— К тому, что чабану бывает некогда заварить чай или испечь лепешку. Хорошо бы третьего человека, он бы готовил еду, а мы, чабаны, оберегали бы отары...
— Но ты же сам рассказывал, что в молодые годы вдвоем с чолуком пас не семьсот, а тысячу овец. Или с тех пор ты растерял мужество и силу, или же хитрости у тебя прибавилось и ты хочешь меня надуть.
Расул посчитал недостойным опровергать обвинение в надувательстве и по-прежнему спокойно и рассудительно продолжал объяснять, что раньше он пас овец в Каракумах — там нет барсов и волки не могут устоять перед собаками. А просторы какие! Пустишь отару — и конца-краю не видно пастбищам. А здесь? Называется — урочище, а все это урочище можно халатом накрыть. Стоит на часок задремать, и овцы уже доходят до границы участка, перебираются на пастбища Керим-бая, и тогда его молодые несдержанные чабаны с палками кидаются на Расула...
— Было время — ты не говорил так много, — прервал его доводы бай. — Или к старости человек становится болтливым?
— Коротко, бай-ага, скажу так: с одним помощником я не стану ходить за твоими овцами.
Бай покраснел и зло сощурился.
— Ты, я вижу, совсем выжил из ума, старик. Говоришь со мной как равный. А знаешь, кто ты есть? Если из стебля джугары высосать сок — это ты! Если старый кобель дрыхнет в тени чинары, не имея сил караулить овец, — это ты. Если я — я, я, я — не брошу тебе кусок лепешки, ты же подохнешь с голоду!
— Пусть подохну, — сказал Расул, — но послушай-ка и ты меня. Из твоих паршивых двадцати ярок я вырастил целую отару. Лучше овец не найдешь нигде в округе... Каждому человеку отпущен свой предел. Да, я состарился. Да, я прошел по своей тропе почти до конца и уже где-то неподалеку моя могила. Теперь ты хочешь поссориться со мной. Понятно, почему... Умру я — надо справить трехдневные поминки, а через семь дней — опять, и еще через сорок дней. А через год снова собрать людей в память о старом Расуле, чтобы хоть на том свете ему не было так одиноко, как на этом. Сколько же это овец понадобится, бай-ага? А ты, хоть и не умеешь их пасти, хорошо умеешь считать... Если бай-ага пожадничает и не проводит меня в дальний путь, как принято, то в народе про него станут говорить нехорошо... Тебе выгодно поссориться со мной до моей смерти, бай-ага!
На этот раз бай не прерывал старого Расула.
— Ты все сказал, что хотел? — спросил он, когда чабан умолк. — Теперь моя очередь. Ты живешь на свете дольше меня, а по виду лет тебе меньше, чем мне. Так что до твоей могилы еще много переходов. Поспорили мы с тобой, но ты не обижайся. Как раньше пас свою отару, так и паси.
Когда-то Расул был простодушен, но прожитая жизнь сделала его недоверчивым.
— Ты говоришь: «Как раньше пас свою отару, так и паси». А я слышу: «Паси до тех пор, пока я не подыщу другого чабана». Так бывало уже, помнишь? Когда ты поругался с Мередом, ты ему сказал: «Не бери с меня пример, я погорячился. Делай свое дело как раньше, — паси овец». А сам уехал в аул и вскоре прислал нового чабана, а Мереда прогнал. Если ты забыл про этот случай, так я помню. И потому я уйду. Не думай, что на всем свете только у тебя можно найти кусок лепешки и заварку чая. Я чабан. А для чабана всегда найдется отара, которую надо пасти. Из всего, что ты сказал, бай-ага, одно верно — я еще крепкий.
— Бе-ге-е... — презрительно протянул бай. — Значит, уйдешь? Куда же? Может, на ту сторону, в колхоз?
— Может быть, — с достоинством ответил Расул.