Мой домовой — сводник (СИ)

— Я хочу два! — закричал тот, хватая ложку.

— Один тебе выше крыши, — папочка все никак не мог приостановить воспитательный процесс.

— Витя… — теперь уже открыла рот я.

Он бросил кусок, который уже почти вытянул из торта.

— Слушайте, вы обе… Может, уже хватит учить меня жить? Я школу давно закончил.

И он взял себе кусок.

— Бабушка, я хочу второй, — прошептал Глеб, глядя на отца исподлобья.

Зинаида Николаевна посмотрела на сына так же и нагнулась к внуку:

— Один сначала съешь, а потом посмотрим.

А я вовремя наступила на тапок Виктора, а он в ответ, не поведя глазом, придавил пяткой мою штанину… Наверное, пожалел белые тапочки, которые мне символично вручили на входе: такой муж любую в гроб вгонит! Обменялись с ним любезностями. Все чинно. Точно мы действительно знакомы целую вечность.

Только Глеб не съел даже одного куска. Скривился и выплюнул то, что взял в рот.

— Я такое не ем.

— Ничего другого нет, — не промолчал его отец, а хозяйка тут же встала и пошла к шкафчику со словами, что у нее есть печенье, его любимое. — Мама, прошу, только не суворовское. Ну не надо ему столько шоколада!

— Сколько столько?! — обернулась Зинаида Николаевна. — Хватит командовать в моем доме.

Господи, точно моя мать, только более чопорная. Выхоленная. Не моющая полы. Зато покупающая в кондитерской "Север" на Невском проспекте любимое печенье внука. Надо спасать ситуацию, и я спросила, когда гуляют с собакой? До девяти, когда надо будет укладывать ребенка, еще слишком далеко. Они разругаются в пух и прах просто так!

— А вы хотели дойти до детской площадки? В соседнем дворе, Витя знает, поставили новую, — поддержала мою идею хозяйка.

После чая мы действительно вывели собаку во двор. Я держала ее на поводке, на котором болталась пластмассовая кость с торчащим из нее пакетиком. Значит, у них принято за питомцем убирать.

— Ира, ты просто герой, — выдал Веселкин, отпуская сына на спортивную лесенку.

— Перешибить Кострову невозможно.

— Как, впрочем, и тебя.

Он усмехнулся и усилил хватку на моей талии.

— Вот, вот. А она открещивается. Говорит, что все говно во мне от папочки. А все вы, бабы, виноваты, что мы такие…

— А я-то в чем виновата? Я тебя не выбирала…

— Конечно… А чего тогда расспрашивала обо мне сестру?

— А нечего ржать над сделанными без спроса фотографиями. Школьницу любой обидит…

Виктор сделался серьезным.

— Я ржал не над тобой. Пусть Арина на меня не наговаривает. Я предложил Карине сменить имидж в надежде, что так она быстрее найдет работу за неимением других навыков. А Карина решила перевести все в шутку.

Я тоже перестала улыбаться. Имя "Карина" иголкой вошло мне под ноготь. Что же это, ревность?

— Может, на свадьбу снова сделаешь себе такую прическу, а, ведьма? Я тебя забыть долго не мог… И надо же, не признал! Ну давай серьезно, стань снова такой разноцветной, чтобы все знали, что у меня теперь есть защита от нечистой силы.

Улыбка не появилась на моем лице.

— Не получится. Делать такую прическу больше некому.

Виктор тоже перестал улыбаться.

— У меня есть хороший мастер. Женщина. В годах. Я жутко ревнивый. Сразу предупреждаю.

— Я тоже, — голос ровный, а сердце продолбило ребра до трещин.

— Знаю. В ступе истолчешь и за порог выметешь. Ладно, — в голос Виктора вернулась рабочая серьезность. — Когда планируешь с сестрой поговорить? Или мне самому? Хотя лучше ты, терпеть не могу увольнять людей.

— Витя…

— Даже не заикайся! Не оставлю. Даже если бы она подходила мне, я бы не стал держать в конторе соглядатая.

— Арина мне ничего не рассказывала, честно…

— Ведьма, хватит… Я хочу, чтобы она работала с тобой. Я буду платить ей ту же зарплату, обещаю. А там уже, как вы, девочки, развернетесь… Захотите тратить больше на шпильки, будете вкалывать в поте лица.

Терьерчик рванул к детской площадке, но я удержала его у ноги, накрутив поводок на руку аж до пакеточной кости.

— А что со мной?

— А что с тобой? — Виктор сделал вид, что не понял вопроса про деньги.

— Мне ты платить что-нибудь думаешь?

— Тебе? — в голосе звучало такое искреннее удивления. — Тебе-то с какой стати платить? Ты не наемный работник, ты хозяйка. Будет прибыль, будешь получать свой процент.

В горле сделалось совсем сухо, и я с трудом произнесла:

— А когда будет прибыль и какая?

— А вот этого я не знаю. Я к гадалкам не хожу.

— Так не пойдет…

Вместо ответа он схватил меня под локоть и развернул к кустам, будто нас кто-то подслушивал.

— Ира, я не хочу и не буду делить семейный бюджет. Что мое, то твое. Я не собираюсь переписывать на кого-то то, что у меня сейчас есть в собственности. Не уживемся, я заплачу за это, но я буду стараться быть хорошим мужем. А эта школа для души, для твоей… Понимаешь, есть вещи, которые миру необходимы, но на которых не заработаешь. Не заработаешь много, если, конечно, не переводить в денежный эквивалент любовь учеников… А она у тебя есть. Я это видел собственными глазами и безумно приревновал тебя в тому юнцу, безумно…

Виктор зажал ладонями мои плечи и принялся тереть их, точно пытался выжечь огонь.