Мой друг бессмертный

Лешка поспешно встал из-за стола и натянул куртку, закинул за плечи рюкзак. Людмила осталась за столом.

– Я подожду их здесь, – сказала она, мстительно улыбаясь.

– Где мне искать Веронику? – спросил Лешка.

– Я не знаю, где она сейчас. Но знаю, куда она пойдет, если ее ничто не задержит…

Глава 40 Бездонная яма в Полюстрово

Несмотря на решение всю ночь не спать и ждать момента, когда Толик с бабушкой уйдут, чтобы можно было удрать из больницы к маме, Ники все-таки уснула. Она проспала до утра крепким здоровым сном и проснулась бодрой, не чувствуя никаких признаков простуды. Это был первый и единственный приятный сюрприз за все утро. Ники приподнялась в кровати и увидела, что на стуле у двери дремлет бабушка.

Движение Ники ее разбудило. Бабка раскрыла глаза, встрепенулась, и ее лицо тут же приняло скорбное и одновременно мрачно-удовлетворенное выражение. Ники это выражение было хорошо знакомо. Оно называлось: «Я всегда говорила, что это добром не кончится!»

Опять случилось что-то плохое, поняла Ники.

– Ну, вот мы и дождались! – особенно сухим и резким тоном объявила бабушка. – И все к этому шло! И с самого начала было ясно! Помню, как только я увидела этого кромешника, харю его буржуйскую, так сердце и екнуло – вот он, окаянный! И по роже видно, что душегуб…

Ники встревожилась. Бабкины слова, в принципе, были лишены какого-либо смысла, кроме эмоционального: она могла обозвать «кромешником» и «душегубом» кого угодно, вплоть до контролера в трамвае. Что же произошло?

– Ну да, может, оно и к лучшему. Пусть Людка, дурища, жизнь себе поломала, так хоть от изверга избавилась…

Услышав имя, Ники наконец поняла, что речь идет о ее матери, и мгновенно забыла о подслушанных ночью разговорах перед лицом нового страха.

– Бабушка, что случилось? – спросила она с тревогой, садясь в кровати.

Выцветшие глаза бабки скользнули по верхней одежде, в которой спала Ники, но никаких комментариев не последовало.

– Что теперь? – не отвечая на вопрос, продолжала она. – Под суд пойдет. Сломала жизнь и себе, и ребенку…

Внезапно бабушка решила сменить тональность пригорюнилась и завела:

– Ох, горюшко, наказание мое за грехи…

Эта тема была Ники тоже знакома: бабка готовилась устроить нечто вроде ритуального погребального плача на тему «загубили вы мою жизнь», который не вдруг прервешь. Глядя на нее, было невозможно понять, искренне ли она печалится, или искусно лицемерит, получая удовольствие от самого лицедейства. Ники об этом и не думала. Все ее мысли были о маме.

– Да что случилось-то? – рявкнула она.

– Сиротка ты теперь! – простонала бабка. Ники осознала ее слова и побелела.

– Что с мамой? – выговорила она непослушными губами.

– …И пойдет теперь беспутная Людка по этапу… в Сибирь, на Колыму… – с подвыванием самозабвенно выводила бабка.

– Бабушка! Что с ней?!

– Сожителя своего убила! – трагически объявила бабка, неохотно прервав «плач». – Буржуя толстомордого!

– Толика, что ли?

У Ники невольно отлегло от сердца. Хоть новость была и ужасной, но не настолько, как она было подумала.

– Труп найден у нее в квартире, – доложила бабка в стиле «криминальной хроники». – На полу в кухне, задушенный. И отпечатки пальцев Людкины на евонной шее.

– А где мама? В тюрьме?

– Нет, – как будто с сожалением сказала бабка. – Ищут. Сбежала куда-то, хахаля укокошив. Не иначе как умом тронулась. Я всегда говорила, что этим и закончится…

Бабка принялась рассуждать о дурной наследственности, склонности к психическим болезням, а потом о разных уголовных статьях.

– Может, и послабление выйдет, если убийство в состоянии аффекта или психическое отклонение. Не в тюрьму упекут, так в психушку, хрен редьки не слаще…

Ники не слушала. Ужасная новость не укладывалась в голове. Как ее мягкая, тихая, безвольная мама смогла убить…

– Когда это случилось? – сдавленным голосом спросила Ники.

– Сегодня ночью. Около четырех, по заключению врача. По окоченению определили…

Бабка снова принялась рассуждать, теперь о диагностике времени момента смерти по состоянию трупа. Возникало ощущение, что эти подробности доставляют ей удовольствие.

«В два часа ночи Толик был у меня в палате и разговаривал со мной, – мысли Ники обратились к ночным событиям. – Потом он говорил в коридоре с бабкой, и она что-то ему сказала, что его ужасно испугало… И он поехал отсюда прямо к маме. И она его… убила?»

– Это точно мама? – вслух спросила Ники.

– Кто же еще. Сказала же – отпечатки ее…

Ники снова задумалась. И чем больше она думала, тем безотраднее ей казалось будущее.

– Что же с нами дальше будет? – вырвалось у нее.

Бабка прервала болтовню, выпрямила спину, поджала губы, и на глазах превратилась в пожилую эсэсовку, надзирательницу из концлагеря. Это была одна из самых неприятных ее ипостасей. Она означала: «Приказы тут отдаю я. За неповиновение – газовая камера!»

– Что-что? Мамашу твою скоро найдут и отправят в женскую колонию лет на десять. А ты, – безапелляционным тоном закончила она, – будешь теперь жить у меня, у своей ближайшей родственницы. Собирайся.