Мой друг Карлос Шакал. Революционер, ставший героем голливудских фильмов «Шакал» и «Карлос»

— Вы судите меня уголовным судом, хотя я выполнял военные задачи против оккупационных сил Израиля. Мы находимся в состоянии войны. Не будем забывать, что выбор оружия нам, революционным борцам, был навязан врагом, несоразмерностью противоборствующих сил. Я несу ответственность перед всем угнетенным миром, перед палестинцами и другими народами, которые стали жертвой агрессивной политики. Сегодня в Ираке умирают сотни людей в день, тысячи в неделю. И кто за это отвечает? Почему их не судят за терроризм? Нет, вы ищете с другой стороны, похищаете и устраиваете эту показуху. В противном случае вас давно засыпали бы «Томагавками».

Карлос заявил, что не собирается доказывать свою невиновность, потому что сам факт его содержания под стражей является незаконным:

— В течение 30 лет я веду партизанскую войну с помощью авторучки, бомбы и пистолета. Если бы я был рядовым солдатом, то я бы не сказал вам ни слова. Но поскольку я военно-политический руководитель революционной организации, то мой долг рассказать всему миру, что вы действуете в интересах, далеких от того, что хотят миллионы людей не только во Франции, но и по всему миру.

На этом первый раунд судебного сражения был закончен.

Учитывая слабые позиции обвинения, организаторы процесса подготовили сюрприз в виде отказа Европейского суда по правам человека признать незаконность похищения Карлоса из Судана, организованного по сговору французских спецслужб с местными властями. Карлос сдержанно выслушал судью и напомнил, какая ответственность на нем лежит. Он заметно помрачнел и предоставил Изабель Кутан-Пейре делать свою работу.

Изабель — девушка левых взглядов — сразу обратилась к присяжным и пояснила, что суд поддался давлению со стороны ДСТ и вопреки правилам даже не удосужился представить ни одного свидетеля, находившегося в квартире по адресу улица Тулье, в ту ночь, когда были убиты агенты. События, имевшие место, есть следствие провокации, направленной против соглашения о ненападении, заключенного между НФОП и правительством Франции. Ее слова подтверждал и тот факт, что имена свидетелей были намеренно искажены, чтобы власти Венесуэлы не смогли их обнаружить. Кроме этого, большая часть документов, относящихся к делу, была утеряна, что делает процесс парадом тщеславия обвинителей и судилищем над обвиняемым, который в одиночку противостоит государственной машине как минимум трех могущественных стран.

Судья Корнелу тут же начал оправдываться и обвинять в халатности Венесуэлу, которая не смогла вовремя найти свидетелей.

— Они, по-вашему, экстрасенсы? — зло парировала Кутан-Пейре.

— Они считают его национальным героем!

— И это преступление?

И все в таком духе. Полемика доказывала, что единственное, что могло предъявить обвинение, — это свое желание отомстить Карлосу за собственные неудачи в течение почти 20 лет. Все знакомые подсудимого отказывались давать ложные показания: Ампаро Сильва Масмела, парижская любовница Карлоса, та, у которой он оставлял чемоданы со снаряжением, отказалась приехать в Париж; Анжела Отаола, его знакомая по лондонскому периоду, мотивировала свой отказ состоянием здоровья и профессиональной репутацией, изящно соскочив с прокурорского крючка. Да и что они вообще могли рассказать — как видели молодого венесуэльца за обедом, в постели или на светском рауте? Чепуха, не заслуживающая потраченного времени. Однако на повзрослевших девушек можно было надавить, в конце концов, запугать и вынудить рассказать, что элегантный юноша с младых ногтей мучил кошек. Или что-то еще в этом духе.

Сюрреализм, творившийся во Дворце правосудия, продолжился и с вызовом первого свидетеля. Это был инспектор уголовной полиции Даниель Аберар, пожилой коротышка, страдающий лишним весом. Аберар начал зачитывать биографию Карлоса, составленную спецслужбами: отдельные моменты о сексуальных утехах подсудимого вызывали дружный смех его и публики. В тот день Ильич был одет в голубые джинсы, белую рубашку и блейзер с белым шелковым платком.

«Выглядел как яхтсмен», — желчно напишет американский писатель Джон Фоллейн.

«Яхтсмен» улыбнулся и укорил свидетеля в неточностях, а иногда и фантазиях служебной биографии.

— Я не был на Кубе, — сказал он, — хотя там живет моя первая дочь. У меня много детей, и я прежде всего отец. Именно настоящий отец может понимать боль других родителей, которых терзает несправедливость. Несправедливость — это не что-то такое аморфное, неосязаемое. Нет, у несправедливости есть лицо, есть армия и есть спецслужбы. Поэтому война ведется не только в Палестине, но и по всему миру, в каждом его уголке, где революционер сражается за свое дело. Я гордый человек, я горжусь вкладом, который внес в общее дело, и горжусь теми многими революционерами, которых я воспитал. Именно на них ложится тяжкий груз ответственности после моей смерти.