Мой друг – Олег Даль. Между жизнью и смертью

Приехав в Киев с Лизой, мы прожили два дня в «директорском» номере и проследили, как в камер-вагон студии погрузили гроб, потому что сами ехали назад в Москву тоже поездом. Вернулись мы туда раньше, утром, а машина пришла немножко позже. Те два дня мы провели, так сказать, близко от него… Конечно, приходили члены семьи Миргородских. Приходил Рад – художник Радомир Юхтовский, который нарисовал портрет Олега, уже потом, спустя некоторое время, отчасти – по впечатлениям…

Миргородские… По-моему, семья известного профессора… Старший сын – Володя. Очень хорошо помню, как он приходил в эти два дня. И с Лизой, и со мной все время разговаривал. Но, как выяснилось, «брат меньшой», злой Олегов гений – Митя Миргородский, появился при нем чуть ли не с момента приезда Даля в Киев. Это я уже больше говорю со слов Лизы, которая все пыталась как-то по времени рассчитать.

Кое-что администрация гостиницы нам вернула… Например, огромный платок, связанный за четыре угла, как старушечий кулечек. Он был весь набит лекарствами, там было «пол-аптеки»… И первое, на что мы посмотрели – сколько не хватает таблеток эуноктина. Это очень сильное средство, его сейчас даже «Гедеон Рихтер» практически не поставляет. Маленькая такая таблеточка, и достаточно было четвертушечки, для того чтобы погрузиться в очень глубокое торможение. Недосчитались мы с Лизой шести таблеток. Рассуждая по этому поводу на моих глазах, Лиза говорила:

– Ты понимаешь… Ну, скажем, он выпил в поезде немножко коньяка на ночь, грамм сто… И для того чтобы заснуть, добавил полтаблеточки. И утром, чтобы быть не очень дерганым, добавил еще половинку…

Впрочем, что стоят все эти догадки – она же не знала, сколько у него не хватало «колесиков» в полоске перед выездом.

Коньячная бутылка, в которой оставалась примерно пятая часть и которую нам тоже вручили, – та самая, что стояла у Олега в номере. И стояла, судя по всему, с утра 2 марта – первого утра его приезда. Пришел ли к нему туда этот Митя, принес ли он с собой еще и они продолжили вместе – не известно. В запасе до пробы были сутки, она должна была состояться утром 3 марта, то есть на следующий день. Хорошо помню одно: на бутылке, на этикетке я засек штамп «Москва – Киевская», отметка вагона-ресторана.

Что там было дальше – непонятно. Вернее, трудно сказать. А если и можно, то только с чужих слов.

В частности, Володя Миргородский – человек взрослый, серьезный и достаточно ответственный (во всяком случае, тогда я это так воспринимал) – рассказывал нам с Лизой следующее:

– В ночь на третье Олег ночевал у нас. Как он благодарил мою жену утром!.. Он вообще говорил: «Ну, что вы, что вы!.. Ничего не надо!.. Я так… прилягу просто – и все…». А она постелила ему постель. Утром мне нужно было рано на работу, поэтому мы вместе с ним сели в машину, и я довез его до гостиницы на Брест-Литовском.

Помню, я спросил его:

– Володя… Вот вы довезли его – сколько было времени?

– Примерно восемь. Ну… начало девятого. У него до пробы – до одиннадцати часов – оставались еще почти три часа, поэтому он сказал: «У меня еще есть время… Я еще немножко посплю».

– Ну, а дальше что?

– Да ничего… По дорожке, выложенной из плиток, он пошел прямо к двери гостиницы, от поребрика, а потом вдруг резко обернулся. Я ему крикнул: «Олег! Значит, я за тобой часа в два прямо на студию заезжаю? Да? Ну, пока!». Вдруг Олег оттуда сказал: «Как пока?.. Не „пока“…». Вернулся к машине, приобнял меня как-то и говорит: «Прощай…». Ну, так сказал… без особого драматизма…

Говорил Володя и о том, что Олег несколько необычно простился в то утро с его женой, уходя из их квартиры. Якобы он подержал ее голову в своих ладонях и произнес очень печальные слова… Впрочем, все мы общались на эту тему уже после того как… так что тут работали у всех несколько воспаленное восприятие и воображение.

После этого мы с Лизой разговаривали с той самой дежурной по гостинице внизу. Она сказала:

– Так… Нормально… не то чтобы на рассвете, немножко рановато прошел в номер мимо меня. Сказал: «Время есть. Два – два с половиной часа. Так что не будите меня. Мне позвонят со студии, и к одиннадцати придет машина».

И машина пришла в одиннадцать… Но они же тянули-то так долго! Не знаю, подтверждается ли это рассказами других – все это «кыеуськое»… Подошли к номеру, постучали. Тишина. «А як же ш так?.. Шо такое… нэ отвечае… А шо ж так?..» Прошло двадцать минут… тридцать… почти час… «Ну, нэхай… Можэ, спыть чоловык. Ну, давайтэ тохда постучым рядом у стэнку…» А время шло, шло, шло… И только уже в первом часу кто-то крикнул: «Да ломайте вы дверь!» Потому что ключ торчал в замке изнутри и был провернут.