Мой друг — Олег Даль

Олег был еще жив. Были еще отдельные хрипы в легких, пена на губах. Отдельные, с интервалом в 40–50 секунд, удары сердца — уже даже не пульс. Конечно, приехала «скорая», но было уже слишком поздно… Что теперь винить врачей… Может быть, так произошло потому, что это была киевская бригада, а не наша московская. Хотя я не склонен был винить их в том, что чего-то из возможного не было сделано в тот момент, когда машина уже пришла. Надо же отсчитывать от того момента, когда ему стало плохо. В чем смысл случившегося — понятно… Если было принято снотворное, то смешивать эти вещи со спиртным нельзя ни в коем случае. А я-то верил в то, что все было как раз наоборот, потому что Володя Миргородский говорил:

— Олег себя прекрасно вел. Мы зашли к художнику Раду Юхтовскому, и он там говорил: «Как замечательно… Какая у вас чудная мастерская!..» Рад ответил: «Сейчас дело уже к ночи, но я надеюсь, Олег Иванович, что я вас когда-нибудь напишу». А Олег ему сказал: «Как это „когда-нибудь“? Когда-нибудь — это может не выйти… Давайте сейчас… Хотя бы набросок».

Все время звучали вещи, как бы наслаивающиеся на некую предрешенность… Но главное то, что из всех рассказов этого Володи я понимал одно: что Даль вообще ничего не пил, наоборот даже… Более того, зная Олега, зная все эти дела, зная его и свой желудок, я у Володи спросил:

— А когда утром проснулись и вы должны были его довезти до гостиницы, Олег что-нибудь поел? Это очень важно.

— Немного, но поел. Супруга, вроде, сделала там какую-то яичницу… Во всяком случае, что-то он жевал.

Короче, я совершенно исключал возможность этого дела. А два года спустя, когда снова приехал в Киев, со мной «доверительно поделились»:

— Ох, какой же вы наивный, Валентин Юрьевич!.. Какой же вы наивный!.. Да они сидели чуть ли не до двух ночи в ВТО — Даль и этот Митя, его сокурсник по Щепкинскому! И они там пили!

Наверное, Олег волновался, потому что он должен был быть в порядке к одиннадцати утра. Ему, конечно, хотелось поспать после такого «отрыва», и он вполне мог в номере принять еще эуноктина, то есть к приезду машины лежал по ту сторону двери «придавленный» совершенно. Грубо говоря, у него практически были отключены двигательные функции. Поэтому даже если и были какие-то позывы… А вообще, здесь уже начинается очередная темная история, потому что, по официальной версии, его обнаружили лежащим на боку, что совершенно не вяжется с той картиной, которую я своими глазами увидел в морге. Позднее выяснилось, что полтора часа эти прошли и не в полной тишине. В гостинице были люди, слышавшие какие-то стоны и даже вскрики — возможно, зов на помощь…

И вот, когда я вернулся в Москву и рассказал все это своей прежней супруге, она так грустно на меня посмотрела и сказала:

— Это самоубийство…

А я, по старой памяти (мое первое образование — юрфак МГУ), про себя рассуждал. Если это и самоубийство, то уж не такое откровенное, как всегда… Всегда видно, когда человек лезет в петлю. Вот тут уж я могу добавить: да, последние полтора года все поведение Даля было отмечено определенной печатью. Есть такое понятие в субъективной стороне преступления, оно разветвляется: «хотел, желал и все делал для того, чтобы наступил результат». Даль не хотел, но допускал. Олег все время ходил по острию бритвы. Все время был чуть-чуть «на грани», поигрывая с возможной ситуацией… Все это окончательно взвешивается, когда есть результат, а результат был налицо.

Прокручивая в голове все, о чем мы говорили в последние месяцы: о Монине, о театре, о близких — обо всем; соединяя это, я думал, что он был постоянно готов к любому финалу. Есть и еще много определений в субъективной стороне дела, например: «не предвидел, но должен был предвидеть». Все время какое-то ненапряженное, без усилий, легкое погружение себя в потусторонность. Этакая двуединость: как бы еще здесь, но уже где-то там…

В пределах человеческого общения двух существ, которые ногами ходили все-таки по этой земле, я могу претендовать на то, что мы были достаточно откровенны с Олегом, но, наверное, оставался какой-то еще и скрытый уголочек, который, вероятно, и Лиза не знала, а уж я-то — тем более. Уголочек, в существовании которого Даль не признавался даже себе самому.

Хоронили Олега седьмого марта на Ваганьковском. Когда оставалось еще две-три минуты, я прочел несколько строк Самойлова:

Упущенных побед немало,
Одержанных побед немного,
Но если можно бы сначала
Жизнь эту вымолить у Бога,
Хотелось бы, чтоб было снова —
Упущенных побед немало,
Одержанных побед немного.