Мой друг — Олег Даль

Вот эти семь строчек Давида так точно ложатся на его жизнь, на жизнь Даля… И Альке это очень нравилось! Просто по смыслу. Конечно, я читал со слезами… В этот момент, когда я прочел стихи, и еще оставалась, скажем, минута прощания, внезапно за моей спиной возникла какая-то женщина. Меня тихонько тронули под локоть. Я обернулся, совершенно… Можно представить, что за состояние в эти секунды. И мне протянули фотографию — Олег, Саша Жеромский и я — на похоронах Высоцкого на том же Ваганьковском кладбище, чуть более полугода назад… Наверное, когда я глянул на фото, в какие-то сотые доли секунды все вспомнилось, и у меня на лице отобразилось что-то жуткое, тем более — в этот момент. Потому что эта дама сразу меня взяла за руку и сказала:

— Нет-нет-нет-нет… Что вы, что вы!!! Дай вам Бог как можно дольше… Многих лет жизни… Что вы, я ничего не имела в виду.

Она хотела сказать, что принесла фотографию, где мы двое хороним того, третьего… А теперь я уже хороню этого второго, стоящего рядом со мной на этом снимке…

Когда гроб Олега стали опускать, вдруг зазвонили колокола на ваганьковской церквушке, и стая черных ворон взлетела с потемневших голых деревьев…

Да, конечно, я все сразу вспомнил…

На похоронах Высоцкого мы с Далем ехали в одном автобусе, под каким номером и не помню: либо в пятом, либо в шестом. Оказались мы в нем в последнюю секунду, когда уже вся вереница стояла возле театра и потихоньку выворачивала на Садовое кольцо. Но главное произошло там, на Ваганьковском.

Мы с Олегом оказались не в самых первых рядах, но близко от могилы. Может быть, в конце второго-третьего десятка, потому что люди кидали по горсти земли и отходили в сторону. Разрасталась толпа, и был «коридорчик», который со временем становился все уже, и уже, и уже. Протискивались люди сбоку, и я помню очень хорошо, что кинуть по горсти мы с Олегом прошли довольно свободно — еще был какой-то порядок. Помню, как я ступил на отброшенную землю своей правой ногой, а Олег был от меня справа, и наступил левой, подвзлезть на земляной отброс. Когда мы бросили понемногу сыроватой, комьями, земли, то не захотели оставаться рядом. Алька меня потянул за руку — мол, надо отойти. Но, развернувшись, мы увидели, что толпа уже настолько тесна, что даже раздался чей-то голос:

— Дайте пройти Далю и Никулину! Пропустите их!

В итоге мы отошли прямо к маленькому желтому домику, который стоит сразу справа при входе на кладбище.

Конечно, цельности разговора не было. Так… какие-то обрывки… Но, когда я теперь уже гляжу на эту фотографию, то отчетливо помню то место, потому что это буквально где-то рядышком «поймали». Отдельные реплики тонули в непрерывном щелканье затворов аппаратов и стрекоте камер. Там всех снимали, и нас с Олегом в том числе. Отчетливо помню, что рядом стояли Беллочка Ахмадулина с Борей Мессерером, Жеромский, который, естественно, попал в кадр.

И вот отдельные обрывки какого-то движущегося в каждом внутреннего монолога, когда Олег вдруг сказал мне:

— Помнишь… мы с тобой возвращались… из Ленинграда в «СВ»?..

И долгая пауза.

— Ну, и что ты хочешь сказать? Это ты… к чему?..

Олег с силой сжал челюсти и говорил почти сквозь зубы. Я переспросил:

— Ну, и… Аль?

— Ты помнишь… я тебе говорил, что он добавил к спиртному… еще и наркотический момент…

— Аля! К чему сейчас ты об этом?!

— Потому что мы с тобой… всю ночь говорили о нем — до утра. И вышли в Москве на перрон с тем, что Володя должен съездить в Париж и остановить это все… И сделать это все у Марины…

И долгая пауза, и только это чертово щелканье. И недосказанность. И я что-то про себя прокручивал, и он. Потом, перед этим снимком, я помню его стиснутые до скрипа зубы, резко очерченные скулы, желваки. И Олег сказал:

— Ах, гад… Гад!!! Он обманул меня… Он нас всех обманул… Он все-таки ничего не сделал… Обманул… Вовка-то…

Под ночным разговором Даль подразумевал наше возвращение после той съемки у Бирмана. Причем я возвращался с каким-то кромешным ощущением, а он мне сказал:

— Ну, ладно, ладно… вот проявят материал — увидишь…

Потом я уехал в Одессу и узнал о Высоцком там. Мои знакомые в два часа услышали то ли по «Свободе», то ли по «Голосу Америки» и тут же передали мне, что умер Володя.

26-го я уже был в Москве. На Грузинскую не поехал. Дальше надо было ждать субботу и воскресенье, а в понедельник, 28-го, — хоронили.