– Однажды я не выдержал этой пытки и попытался поговорить с ней по поводу ее музыкальных способностей. Ранее я уже пробовал посоветовать ей обратиться к частному учителю, мотивируя тем, что ей необходимо развивать свою технику, но она ответила, что сама способна научить всех этих бездарей настоящему виртуозному исполнению. Так что в этот раз я прямо сказал, что играть она не умеет. Видимо, она могла простить такое суждение людям из мира музыки, которых ни во что не ставила, но мне, как человеку, которому пришлось пережить ни один ее концерт, она такого оскорбления простить не могла. – Он расстегнул засаленный воротник своей рубашки и продемонстрировал мне шрам, который пересекал его шею. – Смычком. Той же ночью.
– Ого, – присвистнул я.
– Так что будь осторожен со своей Червоточиной.
– Прекрати, старик. Я от нее убежал.
– Ага! Значит, было от чего убежать, да?
– Да, было от чего, – ответил я, вспомнив ненависть, с какой она говорила о самоубийстве своего мужа.
– Не сомневайся, что она тебя так просто не отпустит.
– Так, а что там с космическими пиратами? – усмехнулся я, чтобы переменить тему.
– Ничего. Где бы я их искал? Оставшись без дома, вскоре остался и без работы. Собирал макулатуру, полгода где-то перебивался в нищете. А потом, на какой-то свалке, в коробке со старыми газетами нашел сверток. Знаешь, что за сверток оказался? Рукопись с неизданным романом какого-то мастера детективов, умершего за год до моей находки. Отнес в издательство и там мне без долгих разговоров дали миллион франков за этот потерянный шедевр. Тогда же нашел одного парня, который предложил мне космическую летающую тарелку, и позволить ее себе я уже мог, как ты понимаешь. Можно было сесть и полететь в космос на поиски своего дома, поиграть в звездные войны с галактическими пиратами. Не решился. Не знаю, почему. Возможно, побоялся быть покинутым в одиночестве на каком-то Юпитере, в единственной его пещере, где чудом окажутся кислород, вода и нормальная температура. Спасовал, короче, и выбрал земные блага. Миллиона франков мне хватило на несколько лет веселого и безбедного существования. Жил в отелях, потому что понял, что дом в этом мире штука ненадежная, пил, ел, спал с красавицами, и терпел бесконечные издевательства и насмешки от своего безликого врага. Однажды сорвался и сжег в камине примерно триста тысяч франков. Потом плакал и просил прощения – утром ведь протрезвел.
– Господи, да ты же больной, – прошептал я, видя, что Мученик говорит на полном серьезе. – Ты же просто псих, который уверовал в свои фантазии.
– Как же настойчиво ты стараешься убедить в этом самого себя, в первую очередь. – Он прогнал с морщинистого лица спокойное выражение, с каким предавался своим бредовым воспоминаниям и вернул эту отвратительную ехидную усмешку. – Да ты подожди. Если не сдашься, как и я, то еще и не такое увидишь.
– А кому сдаваться? – спросил я и сделал последний глоток из своего бокала.
– Сдаться легко. Стоит просто отказаться от борьбы и признать поражение перед самим собой. Сразу освободишься. А если не сдашься и будешь продолжать эту самую бесполезную в мире борьбу, так и будешь мышкой в кошачьих лапах.
– И ты не сдался?
Мученик опорожнил две последних рюмки рома и отправил в рот сразу две сырных палочки.
– Нет, – ответил он, закончив жевать. – Я не сдался и не сдамся никогда.
– И что? Пираты, рукописи, скрипачки – все по-прежнему?
– Всякое бывает.
– Ну, например? Что еще с тобой случалось в последнее время?
– Ничего особенного. Последнее время я занят тем, что измеряю Лоранну в шагах. Мне это нравится, но поскольку мне это нравится, значит, это не имеет никакого смысла. Тут так во всем.
– Сто восемнадцать шагов – ты не соврал.
– И не смог бы.
– А почему ты заплакал? Когда понял… что я якобы из твоей упряжки.
– Как, почему? Беспомощный, ты меня не слушал? Как я могу не проронить слезу, когда вижу глупца, который летним днем идет по улице, наполненной радостями жизни, и тащит на спине крест? И говорит мне, что поступает правильно!
– Понятно, – протянул я. – И что бы ты мне посоветовал? Бросить свой крест?
– Как хочешь. Счастливым можно быть и там, и там. Смотря, какого счастья ты хочешь? Если человеческого – бросай все, ломай меч и забудь, что было в эти два дня.
– Так ты тоже счастлив?
– Да, – сказал он и опустошил свой бокал.
– Каким счастьем?
Он посмотрел на меня долгим отсутствующим взглядом.
– Счастьем мученика, – ответил он и словно погрузился в себя.
Еще с полминуты я смотрел в его равнодушное лицо, после чего встал.
Он, казалось, даже не заметил, как я отошел. Я взял для него еще один набор выпивки и когда вернулся к столу, нашел старика в том же состоянии. Садиться я больше не стал.
– Я попробую забыть все, что услышал от тебя, – сказал я. – А мороз по коже – это реакция на солнечные бури, так и знай.
– Мороз по коже – это твое новое крещение, – ответил он, не поднимая на меня взгляда. – Сигнал о том, что на тебя обратили внимание и ты в игре. Когда надоест обманывать самого себя, когда примешь новую роль, можешь найти меня. Поболтаем еще.