Мой друг Тина Бабе

Братец, заливаясь слезами, встал, не забывая, впрочем, держать пистолет направленным на меня, и незаметно смылся. Он захлопнул дверь гостиной, и до нас донесся топот его сапог по лестнице; тут опять выяснилось, что мой страх был не так уж велик, потому что я подошел к окну, глянул вниз и увидел, как братец вышел из дома и растаял в осеннем мраке.

— Он ушел, — сказал я и спустился вниз, чтобы запереть ворота. Позади себя я слышал вопли облегчения, вырвавшиеся у пяти женщин:

— Он ушел! Ушел навсегда!

Все это очень хорошо, но что же это была за криминальная комедия? Яна и Пепи все мне рассказали. А дамы, по-видимому, не считали нужным дать мне хоть какое-то объяснение. Может быть, эта история была для них слишком мучительна.

Господин Разунке промотал оставшийся ему от отца миллион, он был кутила, любимец женщин, игрок, а семья его терпела нужду. Дамы, Элинор и Герма, уже не раз принимали меры и посылали воспомоществование племянникам и племянницам, «бедным, бедным деточкам», как по обыкновению говорила фрау Элинор. У братца Разунке были карточные долги, он нуждался в деньгах и хотел добыть их при помощи шантажа. Он заявил, что застрелится на глазах у сестер, если они сейчас же не выпишут ему чек.

В конце концов дамы перестали выезжать из имения, сами приговорили себя к домашнему аресту, так как боялись, что милый братец где-нибудь их подкараулит или даже бросится под их машину и тогда они будут его убийцами.

Таким образом мой автомобиль получил возможность отдохнуть, но только не я. Я должен был вместе с Вунибальдом Крюмером и Максом Мюкельдаем натягивать на каменную ограду, окружавшую «Буковый двор», колючую проволоку. Через каждые пять метров мы ставили столбы трехметровой высоты и между этими столбами натягивали сетку из колючей проволоки, «Буковый двор» теперь напоминал осажденную крепость.

Должен признаться, я тоже не был абсолютно уверен, что братец Разунке в один прекрасный день не вернется сюда с целой ватагой штурмовиков, ведь где-то же он состоит фюрером, в каком-нибудь поганом «Золотом фазане» или как там они еще назывались, эти отряды, которые в то время маршировали повсюду.

Дамы за колючей проволокой чувствовали себя в безопасности, хотя что́ она могла бы обезопасить, вздумай братец Разунке и впрямь нагрянуть со своей оравой.

Фрау Элинор утром, днем и вечером играла бетховенскую «Ярость из-за потерянного гроша», изливая в этой игре свою ярость на пропащего брата.

Фрау Герма, сидя у окна в лубяном домике, рисовала, если не ошибаюсь, «Крепостные сооружения». Это, должно быть, приносило ей некоторое удовлетворение.

Завирушка была недовольна моим поведением во время вечерних событий. Я ведь водил ее на всевозможные «хорошие фильмы». Таким образом в ее воображении скопилось множество образцов героя, и потому она ждала от меня, что я вырву пистолет у непрошеного гостя. После этого, как она считала, должна была произойти схватка между нами. Она давала мне это понять, Завирушка.

— Я думаю, ты бы не стал драться, даже если бы кто-то захотел меня у тебя отнять, — сказала она.

Да, она это сказала, и это был момент, когда в ней на смену воркующему ребенку, лесной завирушке, явилась обыкновенная ведьма.

— А если бы этот подонок меня пристрелил? — поинтересовался я.

Завирушка уверяла, что тогда она бы долго-долго меня оплакивала, и это опять было очень по-детски.

Нет, благодарю покорно. Я не настолько честолюбив, чтобы помереть ради девичьих слез.

Так или иначе, но с этого дня наш голубиный роман поостыл. Застрелить себя я дал бы только ради женщины вроде Тины Бабе, да и то будь она помоложе.

Я уже в третий раз ехал с нею, и мы все еще, даже тихонько, не заговаривали друг с другом. Мы довольствовались флюидами, токами, возникавшими то тут, то там, так, во всяком случае, мне верилось.

Иногда я рассматривал ее в зеркальце. Мало-помалу я научился уверенно держать руль.

Фрау Бабе сидела сзади и шевелила губами, иногда она недовольно качала головой и снова с упоением погружалась в себя до следующего взрыва недовольства. Конечно же, фрау Бабе сочиняла, нимало не стесняясь моим присутствием, и ее ничуть не задевало то, что я дышу с ней в машине одним воздухом. Мое присутствие не мешало ей воспарять в те священные выси, где хранятся стихи, сложенные наподобие рулонов шелка на складе магазина дамских тканей.

Что, собственно, написала фрау Бабе? Яна и Пепи утверждали, что роман о Гёте. Я спросил о нем в книжном магазине, и мне ответили, что он распродан. Она своим поэтическим даром восславила родину, взрастившую ее. Нет пророка в своем отечестве, это я и раньше слышал, но фрау Тина Бабе, безусловно, могла заставить и этот закон потерять силу.

Впрочем, я был очень рад, что не смог купить книгу фрау Бабе. Я ведь спросил о ней просто так, денег у меня не было. Завирушка заботилась о том, чтобы мое месячное жалованье не залеживалось у меня в бумажнике, и три последние марки я тоже отдал ей на кино.