Мои друзья и горы.

   Мне кажется, что именно ощущение от восхождений как своеобразной «свободной охоты» или, если хотите, веселой игры особого рода более всего определяло наше общее самочувствие тогда на Абдукагоре.

  Запомнилось и то особое настроение вовлеченности в «общее дело», которое вообще свойственно экспедиционному альпинизму, а в нашем случае ощущалось особенно остро. Может быть, еще и потому, что большую часть времени вне базового лагеря мы проводили не как отдельные группы, разбежавшиеся по своим маршрутам, а как общая команда в пещерах на перевале или на леднике Федченко, в разведках и забросках, в организации и эвакуации лагерей, во взаимной подстраховке восхождений. Поэтому и внизу на отдыхе царило настроение всеобщей доброжелательности и открытости, своеобразный «апофеоз дружбы», к чему так стремится человеческая душа в молодости.

  И, пожалуй, самое главное. За все время работы наших экспедиций в сезонах 1957 и 1960 гг. не было никаких чрезвычайных происшествий, которые, как известно, случаются (хотя об этом далеко не всегда пишут в официальных отчетах) даже в хорошо подготовленных экспедициях. Можно, конечно, говорить о простом везении, без которого альпинизмом вообще невозможно было бы заниматься. Но мне хочется видеть в этом «везении» некий метафизический смысл: просто горы Абдукагора, эти немые и угрюмые громады, абсолютно чуждые низким и высоким человеческим страстям, почему-то в те года были чрезвычайно расположены и снисходительны к нам, как к разыгравшимся детям, — как же можно такое забыть!

=Глава З Кавказ: два лета, одна зима Безенги, 1958 г.

  Зимой 1957 г, когда Женя Тамм, Олег Брагин и я были на заседании альпинистской секции спортобщества «Труд», где решался вопрос о летних сборах на Кавказе в Безенги, к нам подошел незнакомый парень и сказал, что он и еще трое его друзей хотели бы присоединиться к нам. Из разговора выяснилось, что Борис Горячих (все называли его Боб) уже прошел хорошую школу альпинизма в составе группы из общества «Крылья Советов» и по своей квалификации нам вполне подходит. Трое других — это его жена Наташа Горячих, минчанин Олесь Миклевич и Аркадий Шкрабкин, с которыми Боб ходил вместе уже несколько лет. С самого начала Боря произвел на нас очень хорошее впечатление открытой манерой держаться, в которой ощущалось чувство собственного достоинства и уверенности при полном отсутствии желания понравиться или, наоборот, наглости. Было видно, что он знал себе цену, и с его стороны прозвучала не просьба принять его четверку, а предложение присоединиться к нам на равных правах.

  В то время наша команда в основном состояла из сотрудников академических институтов, и пополнение шло более всего из тех же источников. Поэтому постороннему могло бы показаться, что Боб, который по роду своей деятельности (заводской механик высшей квалификации) принадлежал к рабочему классу, нам явно не очень подходит. Здесь дело не в каком-то интеллигентском снобизме, а просто в разнице стилей, так или иначе определяемых общим образовательным уровнем и характером деятельности. Однако альпинизм по своему существу был всегда очень демократичным занятием. Для альпинистов различия в образовании и роде занятий «на равнине», если и были заметны, то имели второстепенное значение, поскольку самым важным было другое — насколько ты «повязан» общей страстью, любовью к горам. А Борис нам настолько понравился с первой встречи, что какие-то опасения касательно его «чужеродности» нам даже не приходили в голову. Не сговариваясь, мы тогда сразу решили: «Конечно, берем всю твою четверку».

   Тогда мы и представить себе не могли, насколько жизненно важным для всех нас было это решение. Боб вошел в нашу компанию «академиков» (так нас всегда называли в альпинистском мире) сразу и без всякой «притирки» и стал для нас своим, как и все мы для него. У нас не было нехватки умных и эрудированных ребят, умеющих очень логично рассуждать на любую тему, но Боб добавил в эти дискуссии изрядную долю здравого смысла и трезвости суждений и, конечно, общего «завода» во всем, что он предлагал и делал, — так сказать, куража. Очень скоро он сделался душой нашей компании, а для Жени Тамма стал еще и ближайшим другом на всю жизнь. Без всякого преувеличения я могу сказать, что все последующие десятилетия нас всех связывали с Борей не только совместные восхождения и походы, но более всего — чувство нераздельности и общности наших судеб. Могу еще добавить, что я не знаю ни одной команды альпинистов, которая смогла бы продержаться более чем 20 лет как единое целое, и вряд ли и у нас это могло бы получиться, если бы все это время с нами не было Бориса.