Читаем Мои друзья и горы. полностью

   А какие же впечатления остались у наших детей от того времени, когда они оказались вовлеченными во взрослую жизнь нашей компании? Сейчас они уже далеко не дети и, естественно, не очень склонны писать мемуары, но некоторых из них мне все-таки удалось уговорить написать о своих впечатлениях далекой юности.

Вот что вспомнилось Алексею Куликову:

   «Вспомнить и обрисовать (хотя бы в общих чертах) то, что было, страшно сказать, около сорока лет назад, тем паче не столько события (каковые помнятся более-менее отчетливо), сколько впечатления (которые не помнятся вовсе), а уж тем паче проанализировать оные — интересные задачи ставим, товарищи!

   По существу, первое впечатление от этой компании я получил после майского байдарочного похода в 1967 г. по Великим озерам. Это была, конечно, феерия! Хуже и дурнее погоды на майские праздники старожилы, как говорится, не упомнят. Начиналось все, правда, вполне пристойно, но через день — холодный дождь, а после того еще более холодный снег и крупа! Туши свет, бросай гранату! Сидишь в байдарке, каковая болтается, как тот самый («цветочек» в проруби, а плавать-то я в те времена не то чтобы очень как, а то и еще хуже — на манер того самого топора Артурыча, который он утопил в Волгуше. Романтики, короче говоря, полные штаны, да еще так, что аж в сапоги капает — в буквальном смысле. Но однако ж... костер вовсе не пионерский, а песни Ирины Рудневой: «Дозорный не спи, или «Вот они, кровавые закаты...», которые впоследствии с успехом популяризировал среди своих одноклассников, а парное молоко, да со свежим черным хлебом и прочее, прочее, прочее...

   Собственно, главным уже тогда было ощущение «коллективности бытия», причем не на уровне своих сверстников, а как раз на уровне этой большой компании взрослых людей. Честно сказать, ни в какой другой компании впоследствии никогда не ощущал себя столь комфортно. Дело даже не в том, что радикально совпадают взгляды и оценки всего сущего, отнюдь нет! Никто в этом коллективе не пытается построить иерархическую структуру, столь популярную в народе в форме простой поговорки: Ты начальник — я дерьмо, я начальник — ты оно. Да, кстати, показательно, что дядю Женю чаще всего называли «папочка!» — ласкательно-уменьшительно, как я помню из курса русского языка.

   Так вот, вернемся, как говорится, в стойло, то есть к походу. Закончился он, надо сказать, блестяще! В последний день нам во второй половине дня выдали тепло и солнце, и покуда происходили сборы-разборы вещей и оборудования, мы, то есть дети, самозабвенно ловили майских жуков... целый целлофановый пакет — вот оно счастье!

   Были и другие походы, и байдарочные, и автомобильные (Суздаль, Владимир), и просто выезд на летнее времяпрепровождение (к Дубининым в Ивановскую область вместе с Валей и Андрюшкой Цетлиными). Не говоря уж о выездах в горы, куда мы попадали в качестве «детей полка» несколько лет подряд: 1969 г., Цейское ущелье, сборы альпсекции МГУ, которыми отец руководил, а мы были с Андрюшей Цетлиным; 1970 г., Каракольское ущелье — я и Никита Тамм, ну и 1971 г., Матча — мы с Никитой, Юра Калачев и племяш Брагина — Володя.

   После гибели отца опекали меня по всей форме, а уж хлопот я доставлял — мама дорогая! То, что В. А. изложил, — эпизод с пропажей в лыжном походе со школой — весьма щадящий вариант реального события... Какая там школа, поругался с матерью, взял ту самую собаку (кстати, это была сибирская лайка), ружье (не зарегистрированный карабин, рассверленный под 28 калибр — на 80 м сайгака бьет навылет!) и поехал на охоту на 5 декабря (старый день Конституции) на два дня, прихвативши и учебный день, и не то что в Лобню, а аж за Дубну, ну эдак верст за полтораста от Москвы. Ну, в общем-то, вы понимаете... погулять, серых уток, как водится. ну или кого там ни случится... Я шустрый такой был парнишка... с затеями.

И что вы думаете? Смит этот самый с дядей Брагиным явились по материному наущению ко мне в школу, изловили моего друга сердечного Мишу, каковой собственно и снабдил меня этим самым карабином, и устроили ему допрос с пристрастием. Как он мне потом рассказал: «И тут приходят двое, с конвоем, с конвоем... Оденься, говорят, и выходи!.. — попробуй тут, главное дело, не выйди. Один-то, такой мрачный солидный (Брагин), а второй такой голубоглазенький (Смит) — ну, ясное дело, чекисты! Прямо на уроке взяли... все так в классе и поняли...». Так что, читая воспоминания про мои похождения, умножайте все как минимум... на три.

   А еще в приснопамятном 1972 г., когда летом Москву затянуло дымом торфяных пожаров, меня поручили заботам Гали Кузнецовой, которая со своим мужем Юрой Любитовым и сынулей Максимом (моим сверстником) ударили «автопробегом по бездорожью» сначала Золотого кольца России, а там уж и по святым местам Вологодской губернии: Кириллов монастырь, Ферапонтов... далее везде. Идея была такая, чтобы мы с Максимом вдохнули древнерусской свежести, да и вообще поразвеялись в походной жизни, перед тем как включиться в заключительный этап подготовки к поступлению в МГУ или куда оно там ни повернется.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное