Мои друзья скандинавы

Они уже успели «подкрепиться» перед походом, хотя идти предстояло по скользкому льду. И все же, когда Вильберг сказал: «Попробуем пройти. Не так уж далеко, не больше четырех километров», — Ленин обрадовался:

— Наконец-то!

Вооружившись длинными баграми и прихватив «летучую мышь», они двинулись в путь. Ленину багра не дали, и он нес только свой небольшой саквояж из желтой кожи.

Легко спустились по заснеженному склону на лед пролива, обогнули мысок и по крепкому припаю пошли напрямик к Лиллмяле.

В кромешной мгле декабрьского вечера тусклое желтое пламя «летучей мыши» казалось ярким… но больше освещало несущую ее руку, чем дорогу.

Мокрый, припорошивший лед снежок налипал на каблуки, на подметки, и от этого идти было скользко.

Проводники, разговорчивые в начале пути, вскоре замолчали и лишь изредка перебрасывались словцом.

Поверх наледи проступила вода, и налипший на ботинки снег тоже стал леденеть. С зловещим хрустом треснул под ногой лед. Шаг, другой, и льдина зашаталась, стала уходить из-под ног… Но вовремя удалось перешагнуть, почти перепрыгнуть вперед на другую…

Теперь продвигались, ощупывая перед собой путь баграми… Через несколько минут неустойчивая льдина снова накренилась, уже не только подвыпившим рыбакам «море стало по колено» — вода пронизала холодом ноги. И тут, на льду Финского залива, Ленин подумал: «Эх, как глупо приходится погибать!»

Однако Вильберг и Карл не растерялись, такое с ними случалось не впервые. Протянутый вовремя багор помог восстановить равновесие, и вскоре с их помощью насквозь промокший в оледенелой одежде профессор Мюллер добрался до места — до сверкающего огнями в темной метельной ночи парохода «Боре», совершавшего свой очередной рейс.

Ждать долго не пришлось.

Держась за поручни, оскальзываясь, он поднялся по сходням на борт уже как доктор Фрей.

Вернувшиеся домой Вильберг и Карл, раскупорив бутыль с «молоком от бешеной коровки», посмеивались над профессором Мюллером. Они, мол, показались ему нетрезвыми! Что бы он сказал сейчас, когда они действительно напьются вволю! Как же иначе отогнать простуду. Ведь и так тело человека состоит на три четверти из воды, а трезвенникам и этого мало!

Через неделю в Турку на борт того же парохода «Боре» взошла Надежда Константиновна. Провожал ее Сантери Нуортева, передав «во временное пользование» паспорт своей жены.

Весь следующий день по накатанному шоссе вдоль берега Ботнического залива наша машина держит курс от Турку на север.

Мохнатый, липкий, мокрый снег застит ветровое стекло.

«Дворники» мельтешат, трудятся неукротимо, но расчищают только узкий сектор, и для разговора больше простора, чем для глаза.

— Какое счастье, что проводники были опытные и лед выдюжил! — говорит Аско.

И мы перебираем вчерашние впечатления от дороги к хутору Сванте Бергмана, от самого хутора и его хозяина. И я читаю строфы из поэмы, посвященные Ленину:

И он заговорил. Мы помним
И памятники павших чтим.
Но я о мимолетном. Что в нем
В тот миг связалось с ним одним.

Аско вдруг взглянул на циферблат.

— Обедать будем в Раума! — решительно сказал он.

Раума. Многое можно было бы порассказать об этом городке, который намного старше, чем Хельсинки.

Но пока Аско уславливается с сидящим за рулем местным товарищем, где мы остановимся, мое воображение прежде всего рисует картину знакомства Людвига Линдстрема с Лениным; знакомства, при котором Владимир Ильич упомянул этот город.

Товарищ по партии, видный коммерсант Вальтер Борг днем сообщил Линдстрему по телефону, что с вечерним поездом из Хельсинки приедет русский товарищ, которого он должен встретить на вокзале и по известному уже плану проводить дальше.

— В одной руке у него будет желтый кожаный саквояж, в другой — газета «Хувусбладет».

Кроме Линдстрема, на вокзал встречать «русского товарища» пришли еще двое юношей, сыновья Вальтера Борга… Но человека с желтым чемоданом и номером «Хувусбладет» среди прибывших не оказалось…

Раздосадованный попусту истраченным вечером, Линдстрем вернулся домой и завалился спать… Но среди ночи его разбудил снежок, запущенный с улицы в окно. Линдстрем вскочил с теплой постели, впустил Сантери Нуортева и Вальтера Борга, а вместе с ними и человека с желтым кожаным саквояжем.

— Надо немедля выходить, — торопил незнакомец.

— Не лучше ли подождать до утра? — отвечал еще не отошедший от сна Линдстрем.

Но русский решительно отказывался ждать.

— За мной следят. Я знаю, меня будут искать… Я уже побывал в Сибири и вторично ехать туда не хочу. Если не можете проводить путем, который намечали, я уйду пешком на север и где-нибудь у Раума по льду перейду в Швецию.

— Но Ботнический залив у Раума еще не замерз…

— Тогда я пойду дальше, до Торнео.

Под напором такой настойчивости Линдстрем сдался, пошел к хозяину извозчичьего двора, с которым загодя сговаривался, и еще затемно вместе с ночным гостем на тряской телеге выехал из Турку в шхеры.