Мои друзья

Мы отправились. Двери открывались сами собой на поворотах. Иногда свет на мгновенье гас. За мокрыми стеклами улицы топорщились, как в зной.

– Гренель.

Вошли рабочие. Приглушенный звук колокольчика достиг уха вагоновожатого. Я думал о своей незастеленной постели, еще теплой в ногах, о своем закрытом окне и об этой заре, которая пробивалась некогда у меня, спящего, между ресниц.

В этот мгновение, освещенный своей открытой дверью, г-н Лекуан должен умываться.

– Мост Мирабо.

Два человека уселись передо мной.

Я впал в ярость, потому что было полно свободных мест. Говорили они так, как будто полдень.

– Авеню Версаль.

Рабочий поднялся с газетой, которая не была сложенной, и новости в ней мне показались слишком свежими.

Занимался день. Вдруг свет погас в трамвае. Все изменило цвет. В серые амбразуры окон виден был дождь.

– Шардон-Лагаш.

Я почувствовал печаль и одиночество. Все эти люди знали, куда ехали. Тогда как я уезжал к приключению.

– Пуан-дю-Жур.

Я вышел. Струйка воды, упав с крыши трамвая, стекла мне по спине. Ноги, сотрясенные трамваем, подкашивались. Лицо, слишком долго неподвижное, застыло. Левая нога замерзла.

Трамвай удалился, увозя лица, которые были мне знакомы, и мое пустое место.

В будке двое таможенников, не спавших всю ночь, готовились к уходу.

Чтобы добраться до Бийанкура, нужно было выйти из Парижа.

Я шел длинным проспектом, без тротуара, мимо низких домов.

Дождь не переставал. Грязь, которая налипала на туфли, хлюпала при каждом шагу. Дерево за стеной шевелилось, как чаща, в которой кто-то был. Ветер выворачивал листья наизнанку. Дождь вздувал на лужах пузыри.

Стена окружала завод г-на Лаказа. Подняв голову, можно было видеть трубы, которые были разной величины и дымили.

– Г-н Карпо, – спросил я у привратника.

– Г-н Анри, хотите вы сказать.

– Да.

Привратник старательно закрыл дверь своей будки – в чем я не видел никакой необходимости – и, перед тем, как отойти, поставив себя в роль постороннего, попытался ее открыть.

– Следуйте за мной, – сказал он, не глядя на меня.

Он давал понять, что к г-ну Карпо ведет меня не из любезности, но потому что таково его ремесло.

Он остановился перед зданием, которое сотрясали машины.

Не проявляя обо мне заботы, он поговорил с рабочим. Потом, внезапно, будто оказался здесь не из-за меня, он сказал:

– Это к г-ну Анри.

Меня ввели в зал белого дерева. Стены здесь были покрыты рекламными афишами отбойных молотков.

Вскоре появился г-н Карпо.

В противоречии с тем, что я себе воображал, это был молодой человек с усами, обесцвеченными, как у женщин, когда у них есть усы. Он был в очках, цвета настойки йода.

Я протянул визитную карточку г-на Лаказа, на которой были написаны такие слова:

Мой дорогой Карпо,

Посылаю тебе славного парня, дай ему работу.

– Ах, вы от г-на Лаказа.

– Да, господин.

– Хорошо, подождите.

Он исчез и через несколько минут вернулся.

– Все решено, – сказал он, – вы работаете с понедельника.

– О, я вас благодарю, господин.

– Понедельник, в семь часов.

– Спасибо, спасибо, но, знаете, я не могу работать левой рукой. Я был ранен.

– Ничего, вам не понадобиться левая рука, чтобы работать в канцелярии.

– Я знаю, но я хотел вам это сказать.

– Да, я понимаю. Значит, до понедельника.

VII

Дни длинные, когда нечего делать и, особенно, когда осталось только несколько франков.

Поскольку я привык к своему костюму, которому дождь деформировал лацканы, а грязь запятнала брюки, позади икр, я мог отправиться обедать к Люси.

В полку, когда не являешься к супу, вам оставляют вашу порцию. У Люси тоже.

Так что пообедал я очень хорошо.

Когда я вышел из ресторана, дождь перестал.

Я направлялся к Дворцу правосудия, когда меня потрясла мысль, которая, уж сам не знаю, как, пришла мне в голову. Дыхание мне пресекло. Сердце забилось сильными ударами в бездыханной моей груди. Я пришел в себя только, когда промокли ноги, по краям подошв.

Мне пришла идея дождаться дочери г-на Лаказа на выходе из Консерватории.

В течение нескольких минут я вяло сопротивлялся этой блажи. Но бесполезно. Перспектива поговорить с богатой юной девушкой была слишком притягательной. Это, в дождливый день, казалось, долгожданное свидание. Никакое физическое вожделение меня не толкало к этой юной девушке. К тому же, когда я люблю кого-то, я никогда не думаю об обладании. Я считаю, что чем оно позже, тем приятней.

Я бродил по улицам с душой радостной и живущей сама по себе, без глаз. Сложенные зонтики прохожих еще сияли. Вдоль стен тротуары белели.

Флаг висел над дверью Консерватории.

Было только без четверти четыре.

В терпеливом ожидании я сделал сотни шагов, думая обо всем счастливом, что произойдет, если мадемуазель Лаказ меня полюбит. Не нужно думать, что волновало меня ее богатство. Если она предложит мне деньги, я чувствовал, что откажусь с негодованием. Когда она придет в мою жалкую комнату, я буду сохранять достоинство.

И однако я должен сказать, что, будь она бедной, моя любовь бы испарилась. Вот, чего я не мог понять.

Вдруг служащий распахнул вторую створку двери Консерватории.