Мои двадцать пять лет в Провансе

По моему мнению, одна из наиболее запоминающихся сцен в фильме была снята в городке Кюкюрон, гордящемся самым большим прудом в Провансе, прямоугольным, длиной тридцать метров, обсаженным огромными платанами — предметом зависти менее удачливых городков. В тот вечер в окружающий пейзаж были внесены изменения. Вдоль всей длины пруда были поставлены столики на двоих, на которые положили белые скатерти, поставили свечи и ведерки со льдом. Вдалеке небольшой оркестр играл мелодии, полные соблазна, а на поверхности пруда плавали белые цветы и свечи. Потрясающе!

Это были декорации романтического dinner à deux[69], когда Марион и Рассел наконец остались одни. Почти. Потому что, кроме съемочной группы, идиллической сценой любовался и еще один известный и уважаемый в Кюкюроне человек — мэр. На него она произвела такое большое впечатление, что он спросил у Ридли, нельзя ли после окончания съемки оставить декорации на том же месте.

Фильм сняли, но внимание к этому событию отнюдь не утихло. Кюкюрон, пожалуй, был единственным городком в Провансе, где имелся собственный кинотеатр. И уж точно единственным, где прошла премьера голливудского фильма. Правда, здешние зрители отличались от обычной премьерной публики куда большей непринужденностью.

Не видно было ни лимузинов, ни вечерних платьев, ни смокингов. Пиджаки и драгоценности попадались нечасто, а закуски и напитки перед показом предоставило местное кафе. Вместо шампанского пили rosé. Атмосфера царила живая и шумная. Это был наш фильм, и мы собирались получить от просмотра максимум удовольствия.

Зрительский вердикт, не без легкого влияния выпитого rosé, был милостив, особенно если он исходил от статистов, которые узнали себя в некоторых сценах, и в конце концов зрители разошлись по домам с чувством хорошо выполненной работы. Мэр ждет не дождется, когда ему снова позвонят из Голливуда.

Глава двадцатая Скоро лето

Для большинства из нас смена времен года проходит спокойно, почти незаметно, лишь постепенно поднимается или снижается температура, появляются или опадают листья на деревьях, покрывается инеем ветровое стекло, и происходят десятки мелких явлений, свидетельствующих, что окружающий мир приспосабливается к природным переменам. В Провансе такие перемены часто отмечены более яркими и разнообразными картинами, особенно в прекрасную пору ранней весны и начала лета.

Ранние признаки нарождающегося нового — это великолепные алые маки, живописно разбросанные по полям, простоявшим всю зиму привычно зелеными. Маки отцветают быстро, но они успевают дать нам сигнал: убирайте в шкаф тяжелую зимнюю одежду и начинайте чистить сандалии. Скоро лето.

Сначала медленно, но потом все быстрее и быстрее природа разворачивает перед нами свое ежегодное представление. Одна из самых эффектных картин — розово-белое море цветущего миндаля. Одновременно с цветами на голых ветвях миндальных деревьев появляется зеленоватый пушок будущих листочков, бабочки-первопроходцы прилетают узнать, что происходит, пробиваются первые нежные почки. Растения, которые казались погибшими, вдруг оживают и вновь ползут вверх по стенам и оградам — куда ни кинь взгляд, всюду увидишь признаки пробуждающейся жизни. Некоторые из них особенно заметны: от зарослей ярко-желтого ракитника в полях до виноградных лоз, которые хотя и не скоро дадут урожай, но уже выглядят свежими, зелеными и многообещающими. Кажется, весь пейзаж вокруг избавился от морщин и омолодился.

Это также время, когда ночной оркестр вокруг дома начинает свои репетиции. Сверчкам еще рановато, но со стороны участка, где обитают квакши, каждый вечер на закате слышатся лягушачьи серенады. Время от времени вносят свою лепту совы, так что при таком количестве музыкантов скучно не бывает.