Мой «Фейсбук»

Недельный отчет по Либерману получился емким, все-таки выследил я его. Позвал его на бега сходить в среду — отказался, а он азартен был, немало мы с ним просрали на лошадках, коней знали и наездников, со значительными людьми стояли на центральной трибуне, с Аркановым знаком с тех пор и с Ширвиндтом Александром Анатольичем — заядлые лощадники были, говорили нам, что половина здания ипподрома за их бабки построена.

Так вот, отказался Либерман, и я пошел за ним после работы; на Ногина он вышел, я за ним, скрываясь в складках местности. Он по Солянке двинул, но в синагогу на Архипова не повернул, по Ивановскому пошел, потом метнулся в Петроверигский; я уже подумал, что он в костел зайдет, — нет. Там у баптистов дом собраний есть, но он и тут прошел равнодушно — и в очередь встал за черешней румынской, ее только что выбросили, а он уже второй в очереди!

Взял; а я нет, не мог же я себя обнаружить на задании — так, облизнулся на дефицит, но не подошел, как в песне «У советских собственная гордость, на чужих мы смотрим свысока…», это я о Либермане.

Он вышел на Маросейку, зашел в «Диету», вышел с двумя курами с когтями синими, как у девок сегодня, пошел к метро, но потом резко пропал, мелькнула в толпе голова его плешивая и растворилась, я аж похолодел, где он так научился от слежки уходить, кто учил его, но рассуждать времени не было, я принял решение и двинул в синагогу.

Встал у «Советского спорта» и стал мониторить переулок: место тихое, обзор хороший; через полчаса он вышел с дополнительным пакетом и пошел к метро — и тут я его достал.

Подошел к нему на эскалаторе и в спину сказал: «Гражданин Либерман! Вы арестованы, как пособник сионизма!»

Он головы не повернул, но я заметил, что он жидко обосрался и, сходя с эскалатора, попытался скинуть пакет с мацой, которую получил от синагоги как пособник.

Я его остановил и сказал громко: «Вы в кольце, перестаньте, вы изобличены!» — и тут он увидел меня и позеленел, стал на меня шипеть, как гадюка, и даже два раза плюнул в меня, но я только смеялся.

Седьмое письмо Анне Чепмен

Доброго времени суток, дорогая Антуанетта!

Видел Ваши фотки в нескромном журнале, скажу Вам без обиняков — хороша, очень хороша, и в коже, и без; я сейчас уже не в строю, но пока еще не ослеп и понимаю, что такое хорошо и что такое плохо — так у Вас хорошо.

Я такое видел только у Кати из парткабинета; когда она меня приблизила, поиграла мной, а потом швырнула на гвозди, так что я спать не мог.

Две недели страдал, как Рахметов, но Роза моя меня спасла тогда — стала меня бить ремнем и бытовой техникой, когда ей признался, что Катин теплый бок манит меня уйти из семьи.

Вот такое со мной случилось в далеком 74-м году в городе Сочи, на семинаре по повышению качества новой техники в санатории «Шахтер», вот так коммунисты нас, беспартийных, ставили раком.

Я до сих пор помню теплый бок этой партийной сучки и золотые волосы — на всех, замечу, местах, натюрель, чистая львица, прости господи, неспетая песня моя.

Ну, это так, сегодня не об этом.

После моей шутки в метро с Либерманом он со мной не разговаривал, обиделся, и даже на обед со мной не ходил, но в конце недели вызвал меня в кабинет официально и, дверь поплотнее закрыв, начал издалека:

— Рома! Мы дружим с тобой десять лет, всякое у нас было, но подлости совершать с близкими людьми — это ту мач, — он любил иногда ввернуть импортные слова, показать, так сказать, свое превосходство надо мной; знал он, что я французский учил в школе и вузе, но, кроме сказки про мальчика Нильса и гуся, по которой я тысячи сдавал, ничего не знал; этот мальчик Нильс даже снился мне, когда я чуть в армию не загремел — три раза зачет сдавал по языку, а как сдать было, если в нашей вечерней школе за один алфавит пятерку ставили.

— Что с тобой происходит, Роман? Откуда ветер дует? Тора, кипа, ты куда собрался? Зачем тебе это превращение, Кафки начитался?

Жуком легче стать, чем евреем.

Я молчал, он продолжил:

— Я тебе как другу скажу, я не советую. Ты думаешь, что войти в другую реку просто, этот философ гребаный, который сказал про реку, мудаком был; хочешь веры — крестись, но к нам не надо, я тебе как внук раввина говорю: сменить веру — это как пол сменить, ты этого хочешь? Хочешь, чтобы у тебя сиськи выросли и каждый тебя имел во все места? Очнись, не делай этого.

Вот посмотри на Авдеева из лаборатории цепей. Ну какой он Авдеев? Все знают, что он фамилию жены взял, чтобы мимикрировать под представителя титульной нации, в партию вступил, военщину израильскую осуждает, анекдоты рассказывает только про Рабиновича и сам смеется громче всех. Стал ли он ближе русскому народу? Нет, Рома.

Висит он, как говно в проруби, ни вашим ни нашим, харю свою не спрячешь, ручки свои маленькие аппаратом Елизарова пролетарскими не сделаешь; живи в своей шкуре, Рома, против генов не попрешь.