Мой гарем

— Я — поэт, — сказал он гордо, отнимая у нее свои руки и отодвигаясь. — Вы не отрубите завтра моей головы... Вы ничего не знаете, и напрасно вам кажется, что вы умеете говорить правду... Вы не умеете говорить ее...

Автомобиль катился тихонько, точно прислушиваясь к медленному темпу его слов.

— Теперь вот что, — холодно и властно продолжал он, чувствуя в то же время, как его сердце сжимается от тоски и горя, — теперь вот что: остановите автомобиль. — Он сделал паузу, автомобиль остановился. — Я сейчас выйду и приказываю вам — слышите! — приказываю мчаться вперед полным ходом две или три минуты. Я знаю, что вы все это сделаете. Я буду любить вас дольше, чем одну ночь. Можете сказать мне на прощанье два слова.

Златопольский открыл дверцу, вышел и, повернувшись, поставил на подножку ногу. Флора выглянула наружу. Глаза и губы ее смеялись несколько мгновений, потом лицо сделалось строгим.

— Да, это красиво! — просто сказала она и тотчас захлопнула дверь.

Автомобиль бешено помчался.

Златопольский подождал, пока он исчез из глаз, постоял. Мучительно замирало сердце. Подняв воротник, надвинув шапку, он свернул в узенькую боковую улицу, проплутал несколько кварталов, сжал мысли, сжал сердце, дал себе слово ни о чем не думать и не вспоминать до завтра и быстрым военным шагом пошел домой. До дому было верст восемь. Шел он полтора часа.

УМНАЯ КНИГА

— Пойдите сюда.

— Ни за что.

— Ну, если гора не идет к Магомету...

— Не смейте, не смейте. Я вас ударю.

— Но ведь это же глупо, наконец. Почему?

— Я вам сказала. Потому что я невеста.

— Это для меня не объяснение. Я не претендую ни на какое соперничество с вашим будущим мужем.

— Чего же вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы меня поняли. Брак, семейная жизнь, самая искренняя любовь супругов ничего не имеют общего с той чудесной областью, куда я зову вас.

— Что же это за область?

— Область поверхностных ощущений.

— Хорошенькое название, отчего бы вам не поговорить на эту тему с моим женихом? Может быть, вы убедите его и он разрешит мне.

— Мне нет никакого дела до мнения вашего жениха. Я надеюсь убедить вас сам. Пойдите сюда.

— Мне и здесь хорошо. Говорите.

— Издали это гораздо труднее. Если один человек хочет убедить другого, то он должен держать его, по крайней мере, за руку.

— По крайней мере?.. Поэтому вы и переходите все время эту меру.

— Вы упрямы как черт. Послушайте: я вам готов поклясться, что вы притворяетесь. Вы бежите от меня не потому, что моя близость вам неприятна, а потому, что у вас извращенное понятие о самых красивых и самых нравственных — слышите ли — самых нравственных вещах.

— Вот как!

— Да, да. Мораль обнаглела до того, что готова совать свой нос в какую угодно запрещенную для нее область. Понимаете ли вы, что область ощущений автономна? Ведь я говорю вам не о чувствах, которые имеют свое развитие, свою логику, свою религию, наконец, а об ощущениях, которые могут дать человеку радость в ее первоначальном и, я сказал бы, чистейшем и благороднейшем виде.

— Это парадоксы. То, что вы так заманчиво описываете, и есть разврат. Вот эти самые вещи люди давным-давно условились называть развратом. Вы ничего нового не сказали.

— Неправда, сказал. Я дал вам платформу, вы понимаете, платформу, на которую вы можете взобраться раз навсегда незыблемо и гордо и с которой можете крикнуть каждому, начиная с вашего будущего мужа: «Прочь отсюда!» Кстати, я до сих пор не знаю. Вы его любите?

— Как вам сказать... Он мне симпатичен.

— Симпатичен? А коленки подгибаются, в глазах зеленеет?..

— Что такое? Какие коленки?

— Ваши коленки. Когда встречаетесь, когда он дотрагивается до вас.

— Нет.

— Ура, ура!.. Значит, вы совершенно свободны. Значит, об измене жениху не может быть и речи. Он не дает вам ощущений — ergo, вы имеете право брать их от других. Послушайте, не удирайте от меня, дайте же, наконец, вашу руку... Послушайте. Бывает так, что люди не могут жить друг без друга, что душа их полна безграничного взаимного понимания, взаимной заботы... Что эта двойная душа неделима без смертельной опасности для каждой ее половины. Но случается иногда с одной из этих половинок, что какая-нибудь голоногая прачка на берегу пруда или какой-нибудь румынский музыкантишка с неприлично-стеклянным взглядом вдруг толкает ее в бездну... Сладкую головокружительную бездну. Я никогда не поверю, чтобы вы не чувствовали над собою временами дурманящих крылышек, крылышек Эрота... Честнейшего и правдивейшего из всех выдуманных человеком божков. Хотя бы тот же Леонид Иваныч... Ведь он очень нравился вам до вашей помолвки с женихом.

— Леонид Иваныч?.. Леонид Иваныч... Как странно. Я о нем совсем забыла. Пустите меня.

— Что с вами?

— Зачем вы напомнили мне о нем?.. Это хитрость?.. Вы хотели поймать меня на самом рискованном воспоминании в моей жизни?.. И наконец, что вы знаете об этом человеке?

— Все. Когда вы были объявлены невестой другого, Леонид Иваныч рассказал мне все.

— Ах, вот что. Тогда вы должны знать, что между нами было очень, очень мало.