Мой гарем

Когда из переулка, огибавшего ипподром, потянулись экипажи с разряженной в пух и прах публикой, а у калитки сада вскоре послышались знакомые голоса и показались фигуры барышень, у Чебыкина, погруженного в сладкие, несбыточные мечты, вдруг тревожно застучало сердце. И с этой минуты он понял, что в его жизни произошла значительная, серьезная перемена. Он понял, что сегодняшний вечер, и завтрашнее утро, и многие солнечные и сумрачные дни будут для него отныне исполнены волнующего любопытства, что мелькающие среди деревьев платья, и стук стеклянной двери на террасе, и огни в закрытых окнах, все это почему-то уже не может пройти мимо его маленькой и до сих пор обособленной жизни. И время распределится не с той убогой правильностью, как раньше, и неизвестно, пойдет ли он сегодня и завтра вечером на вокзал, позовут или не позовут его снова играть в крокет, пойдут ли они в следующий раз на скачки, приедет ли к ним в гости его главный начальник фон Бринкман?

На террасе обедали, спорили и смеялись, громко выкрикивая имена жокеев и лошадей, а Чебыкин, нигде не находя себе места, то сидел в палисаднике, то возвращался в комнату и принимал перед зеркалом разнообразные позы. И минутами то ненавидел свой пиджак и розовый галстук, то примирялся с ними. Прислушиваясь к громкому разговору на террасе, он уловил фамилию фон Бринкмана и по отрывкам фраз догадался, что тот был на скачках и уехал обратно в Петербург, сожалея, что не может остаться у генерала обедать. Потом Леокадия с гимназистом поливали из леек цветочные клумбы, а студент сидел поблизости на скамейке и читал книгу, то и дело пригибаясь к ней круглыми никелированными очками. Кончив поливку цветов, Леокадия подсела к студенту, и они стали пригибаться к книге уже вместе. Сашенька, адмирал и гимназист скрывались в глубине дачи. И когда Леокадия со студентом ушли туда же, Чебыкин взял трость и отправился на вокзал.

В ожидании музыкальных поездов начинала собираться публика. Чебыкин быстро расхаживал по платформе, заглядывая то в буфет, то в багажное отделение и кассы, время от времени выходя через главный подъезд вокзала на площадь. И у него было неопределенно-радостное чувство, как будто сам он ждал чьего-то приезда. К половине восьмого на платформе собралась громадная толпа. За несколько минут до прибытия поезда Чебыкин, проходя мимо билетной кассы, вдруг увидал знакомую веерообразную бороду студента. Тот стоял в длинном хвосте публики, постепенно приближался к окошку кассы, и у него было озабоченное лицо, а через левую руку, кроме собственного штатского пальто, были перекинуты две легкие дамские кофточки. Темно-серой тужурки уже не было; ее заменял мешковатый китель с широко расставленными пуговицами на длинной талии. Блестящая рыжая борода, по-видимому, была тщательно расчесана.

Чебыкин простоял несколько минут в нерешительности и вдруг подошел к студенту и сказал:

— Представляется вероятным, что вы едете в Павловск и вследствие сего берете билеты?

Эта фраза показалась самому Чебыкину чрезвычайно удачной и светской, и на его лице расцвела умеренная, как раз насколько нужно фамильярная улыбка.

— А, это вы, — сказал студент, — ну, батенька, и втянули же меня в кашу. Терпеть не могу этой толчеи, так, изволите видеть, напяливай на себя крахмаленный воротник, полезай в чертову кожу и целый вечер таскайся вот с этими финтифлюшками.

Студент совершенно непочтительно потряс своим воздушным грузом и продолжал:

— Виновато во всем ваше в высокой степени тупоголовое начальство. Господи, что за идиот! Наиграл кучу денег и захотел во что бы то ни стало угостить всю нашу компанию шампанским. Перед обедом все отказались. И вот чтобы все-таки добиться своего, взял слово, что мы будем в Павловске. Барышни, конечно, растаяли, и не только Сашенька, но и Леокадия Васильевна расфуфырилась. Вот с этим поездом едем. Скажите откровенно, у вас в канцелярии известно, что господин фон Бринкман глуп, как крокетный шар?

Чебыкин огляделся по сторонам, слегка хихикнул и, нагнувшись к студенту, произнес:

— Конфиденциально считаю долгом подтвердить.

— То-то же! — удовлетворенно сказал студент, пробираясь к окошку кассы. — Подержите-ка за это сию драгоценную ношу.

И Чебыкин бережно подхватил обеими руками две светлосерые, подбитые шелком и волшебно пахнущие кофточки. Испытанное им блаженство продолжалось недолго. Пробил второй звонок, со стороны платформы замелькала воздушная тень, и каменный пол слегка задрожал под ногами, а где-то близко-близко послышалось пыхтенье паровоза. Студент выхватил у Чебыкина кофточки и побежал на поезд.