Мой гарем

— Да совсем как с настоящими гостями, дядюшка.

— Вот забавно! Мистер Вильям?.. Садитесь, пожалуйста, мистер Вильям!.. Калерия, Калерия! — крикнул генерал. — Да выходи же!

Стройная шатенка с темно-бронзовыми волосами появилась на пороге и, поглядев издали на Кандаурова блестящим расширенным взором, отступила назад.

— Василий Лукич, — позвала она, — на минуточку.

Кандауров быстрыми шагами прошел в гостиную, и тотчас

же тонкие руки женщины обвились вокруг его шеи, и горячие губы прильнули к его губам.

— Милый, милый, милый! — шептала она скороговоркой между поцелуями. — Я не хотела встретиться с тобой официально, я истомилась. Я к тебе приду завтра в восемь часов. Хорошо?

— Конечно, конечно, — тихо сказал Кандауров, — теперь вернемся в зал.

И, подходя к порогу, он воскликнул полным голосом:

— Да уверяю же вас, что вам некого стесняться. Честное слово, это обезьяна. Мистер Вильям, мистер Вильям!

IV

Шимпанзе превзошел самого себя. Приблизившись к молодой женщине, он расшаркнулся, поцеловал протянутую руку и даже произнес два коротеньких слова, которые умел произносить очень отчетливо и которые на его языке служили знаками величайшего одобрения:

— О, yes!..

Калерия засмеялась и, подведя мистера Вильяма к окну, стала тормошить и разглядывать его со всех сторон. Больше всего ее поразили его выбритый и напудренный подбородок, расчесанный пробор на голове и запах духов, таких же, как у Кандаурова.

— Да в вас прямо можно влюбиться, мистер Вильям, — с восхищением говорила она.

— О, yes! — повторила обезьяна.

— Смотрите, кузиночка, — сказал Кандауров, — будьте с ним поосторожнее: он отчаянный донжуан.

Кандауров, хотя и называл Калерию кузиной и кузиночкой, однако, несмотря на заверения генерала о его родстве со своей лектрисой и экономкой, мало этому родству верил. Между прочим, он слышал от Калерии, что ей отказано в завещании генерала тысяч двадцать. И так как это было каплей в море того богатства, которое должно было достаться ему, Кандаурову, как единственному наследнику, то он любил подшучивать над Калерией и называть ее богатой невестой.

— Впрочем, — вспомнил он свою обычную шутку, — я могу вам сосватать мистера Вильяма: ведь вы богатая невеста.

— С удовольствием пойду за него, — дурила Калерия, обнимая обезьяну за шею, — он такой красавец.

Мистер Вильям улыбнулся во весь рот и охватил молодую женщину за плечи обеими руками.

— Вильям! — повелительно крикнул Кандауров.

Дядюшка хохотал, сотрясаясь своим упругим животом.

Племянник в первый раз за эти полчаса внимательно разглядел его. Здоровое, краснощекое лицо генерала совсем не собиралось стареть и сияло переходящим из рода в род типично кандауровским довольством помещиков, жуиров и хлебосолов.

— Вот за такого гостя спасибо! — говорил генерал. — А что, можно его будет посадить обедать за стол?

— Можно, дядюшка!

— И он все ест?

— Все что хотите, дядюшка!

— И пьет водку?

— Еще как пьет-то.

— Да это один восторг! Сегодня без обеда ни за что не отпущу. Калерия, похлопочи-ка, чтобы все было как следует, и мистеру Вильяму прибор обязательно рядом со мной.

Пришлось остаться обедать и досидеть до позднего вечера, причем генерал, восхищенный светскими манерами мистера Вильяма, а главное, его несомненным пристрастием и к водкам, и к мадере, и к коньяку, в конце концов расчувствовался и выпил с обезьяной на брудершафт.

— Ты почаще приводи его, каналью, к нам, — говорил он племяннику, прощаясь, — я его, протобестию, полюбил.

— Завтра в восемь, — шепнула Кандаурову «кузиночка» горящими губами.

V

Выспавшись после теплой ванны, доставившей случай управляющему гостиницы убедиться, что все тело мистера Вильяма действительно покрыто густой обезьяньей шерстью и что ноги его еще больше похожи на человеческие руки, чем самые руки, секретарь Кандаурова разбудил своего патрона ровно в восемь часов. Улыбаясь желтыми зубами, он стоял перед Кандауровым с часами в руках и совал их к самому его носу.

— Спасибо, спасибо, милый Вильям! — сказал Кандауров. — Сегодня у нас большой рабочий день.

Одевшись и слегка позавтракав по заграничной привычке, он запер обезьяну в номере, съездил за покупками и вернулся с ними через полчаса. Покупки эти были: значок Академии Генерального штаба, орден Владимира с мечами и флакончик любимых духов старого дядюшки «Violette de Parme»[42], которыми вчера пахло от его домашней тужурки. Кандауров показал мистеру Вильяму две блестящие новенькие вещицы, дал понюхать духов, потом вынул из кошелька небольшой ключик и отпер им потайное, нижнее отделение чемодана. Там тоже оказалось несколько вещей, чрезвычайно заинтересовавших обезьяну: толстая фехтовальная подушка с длинными тесемочками, аккуратно сложенная генеральская тужурка на красной подкладке и небольшой деревянный футляр, как бы для полдюжины столовых ножей.

— Ну-с, милый Вильям, — говорил Кандауров, — посмотрим, не разучились ли вы вашему главному искусству?