Мой гарем

Ощущения рождались и усложнялись, и легкомысленная выдумка постепенно превратилась в умную, тонкую, возбуждающую игру. Положив ногу на ногу, откинув в сторону зонтик, любуясь собственной туфелькой, высунувшейся из-под платья, Нежданов то забывал на минуту, что он мужчина, то проникался странным мужественным интересом к разбуженному, выплывшему из тайных недр женственному своему существу. Невольно он то хмурился, то улыбался на обращенные к себе, никогда не виданные до сих пор, странно пристальные взоры мужчин, и жадно ловил многоголосый уличный шум, и инстинктивно кокетливым жестом придерживал за край свою большую соломенную шляпу. Он так и не мог подробно обдумать своего плана и, предавшись какой-то сладостной инерции, поминутно проникаясь все новым и новым обманом, воображал себя поочередно кокоткой, искательницей приключений, любовницей, едущей на свидание, невинной девушкой, покинутой женой.

Еще до вокзала господин в белой фетровой шляпе обогнал Нежданова на извозчике несколько раз. Повернув свое вырази-тельное лицо, с красиво удлиненными глазами и перпендикулярно стоящими кверху тонкими кончиками усов, он смотрел на Нежданова-женщину без тени наглости и без тени страха, с таким простодушно-веселым выражением, как будто говорил: «Ну, что же? Ну, давай я пересяду к тебе или ты ко мне, и будем проводить время вместе».

Подъехали на извозчиках рядом и расплатились одновременно, не торгуясь и не беря сдачи, и вместе прошли в подъезд. Стоя в длинном хвосте публики, едущей в Павловск на концерт, Нежданов слышал за собою нетерпеливое, похожее на какой-то добродушный стон покашливанье незнакомца и, теснимый им, медленно подвигался вперед. И когда он нагнулся к окошечку кассы и увидал глаза кассира, вспыхнувшие все тем же, никогда не виданным раньше, искрящимся и проницательным огоньком, то на минутку он весело рассердился, и ему неудержимо захотелось выкинуть какое-нибудь сальто-мортале, громко рассмеяться, задрать до самой головы юбку и обругать нехорошими словами этих лезущих отовсюду мужчин. Но вместо всего этого его губы медленно и чопорно произнесли:

— Пожалуйста, один билет первого класса в Павловск и обратно.

И потом, поднимаясь по лестнице, он уже привычным, спокойным жестом придерживал легкий подол платья, сознательно и почти сладострастно, точно кому-то назло, обнажая ажурные чулки. Офицеры и студенты в кителях, идущие по платформе ради какого-то особенного шика расслабленно-ленивой походкой, непонятно суетящиеся женщины, газетчики, предлагающие концертные программы почему-то не своим голосом, прекрасно выстриженная седая борода обер-кондуктора, запах угля, шипенье пара, тающие, повторяемые эхом, изменчивые голоса — все это было знакомо давно. Но не по-прежнему назойливо, вкрадчиво и нежно, и чуть-чуть нахально надвигалась на Нежданова вся эта пестрая панорама, и с какой-то новой, совсем особой волной — преследуемой, а не преследующей, убегающей, а не догоняющей — сливалась его душа. Звонко и сладостно стучали его тоненькие, особенно твердые и чуть-чуть шаткие каблучки, и белый зонтик с манящим шипеньем временами тащился по асфальту.

Все тот же брюнет в белой фетровой шляпе догнал и пошел почти рядом, повернув лицо и глядя почти в упор своими синими и вблизи очень умными глазами. А его губы чуть-чуть улыбались и не то говорили, не то целовали Нежданова-женщину частыми, едва заметными поцелуями.

«Что делать, — думал между тем Нежданов-мужчина, краснея и ускоряя шаги, — обыкновенная нерешительность и обыкновенное уличное нахальство были бы проще всего. Их легко было бы не замечать. Но что делать с этим славным, веселым парнем, вроде меня самого. И если бы не весь этот водевиль, то как весело мы могли бы провести с ним вместе время».

Однако надо входить в вагон. Нежданов забрал в одну руку сумочку и зонтик, подхватил спереди платье и вдруг почувствовал, что чужая, затянутая в перчатку рука крепко, но без фамильярности поддержала его локоть. И опять, играя прежнюю волнующую игру, он улыбнулся кончиками губ, слегка кивнул головой и сказал:

— Merci[37].

ΙΙΙ