Мой гарем

Хлопнула дверь на одной из верхних площадок лестницы, поспешно и дробно застучали по ступенькам шаги, и через некоторое время мимо швейцара, шелестя платьем и распространяя аромат духов, прошла незнакомая очень красивая дама. Судя по количеству шагов и по давным-давно изученному стуку двери, дама эта вышла из квартиры, где остановился Нежданов, и в этом, конечно, не могло быть ничего удивительного. И швейцар, распахивая дверь, почтительно приподнял фуражку и сказал привычным тоном: «до свиданья-с». Но для Нежданова-женщины эти минуты оказались, пожалуй, самыми жуткими за целый вечер, и с бьющимся сердцем он вступил в кокетливую узенькую улицу, наполненную мягкой вечерней тенью, и замирающими звуками, и теплым дыханьем стен. Затем его охватило такое множество неожиданно новых, волнующих ощущений, что в них совершенно потонул минутный страх. «Вздор, чепуха, не может этого быть, — думал озадаченный Нежданов, — не могут все эти тряпки сами по себе дать так много. Тут, вероятно, скрывается что-нибудь еще, ну, например, дремавшее во мне женственное начало и вообще какая-нибудь психология, а не одни тряпки. И надо внимательнее всего следить за самим собой». Он думал и шел по тротуару, весь мягкий и гибкий и непонятно легкий от окружающих его тело воздушных тканей, и теплые волны воздуха овевали его ноги в шелковых панталонах и в ажурных чулках. А ноги эти, помимо его воли, инстинктивно делали мелкие семенящие шаги и с особой осторожностью обходили самые маленькие лужицы от поливки. Чуть-чуть прищуренные глаза по-новому любопытно, по-новому брезгливо, по-новому скромно встречались с людьми, равнодушно скользя по красивым женским лицам и — о ужас! — останавливаясь внимательно на неинтересных до сих пор подробностях костюма, на перчатках, туфельках, вуалях. И улица, казалось, встретила не прежнего Нежданова, а совсем другое, новое существо. Мальчишка из зеленной лавки с опрокинутой корзиной над головой вдруг перестал насвистывать, шарахнулся в сторону, придал почтительно-дурацкий испуг глазам и уступил дорогу нарядной красавице даме. Извозчик как-то особенно улыбнулся и добродушно, странно-фамильярно и по-своему галантно повернул к Нежданову бородатое лицо: «Вот, пожалуйте, сударыня». Только рабочие, шедшие группами отовсюду, сторонились лениво, почти не охватывая взором красивой женщины, да закоренело-равно-душные петербуржцы, читавшие газету на ходу, не всегда отрывали от нее глаза. Уже двое мужчин шли за Неждановым — один почти по пятам, другой поодаль, — и, слыша за собой их преследующие шаги, стараясь во всем отдавать себе отчет, Нежданов чувствовал не свой обыкновенный, а какой-то чуждый, особенный испуг, и интерес, и досаду, и, весь насторожившись, шел, огибая лужицы и время от времени приподнимая платье. Еще один встречный мужчина, молодой, элегантно одетый, вдруг расширив глаза, посмотрел Нежданову прямо в зрачки и, едва миновав его, медленно повернулся и тоже пошел почти по пятам. Сильнее забилось сердце, и Нежданов почувствовал, что вот сию минуту он неизбежно остановится у первой витрины, чтобы прекратить за собой погоню и перевести дух. У поворота на Невский он остановился перед книжным магазином и, ничего не видя, но с величайшей серьезностью начал рассматривать обложки книг. Двое преследователей тотчас же прошли вперед, один по-прежнему быстро, другой — замедленным шагом и повернувшись к витрине спокойным улыбающимся лицом. Третий, и самый последний, как ни в чем не бывало стал с Неждановым рядом.

— Жизнь в тысячу раз интереснее книг, — сказал он беззаботным тоном, как бы ни к кому не обращаясь и глядя прямо перед собой.

— Стоит ли утруждать такие хорошенькие глазки и морщить бровки, — продолжал он немного погодя, — ай-ай-ай, да мы, оказывается, совсем-совсем серьезная особа. Скажите пожалуйста.

«Неужели я наморщил брови?» — подумал Нежданов и вдруг, неожиданно для себя, боясь засмеяться, презрительно сжал губы и с радостным чувством безнаказанности произнес:

— Оставьте меня в покое, нахал!

Потом он спокойно отошел от витрины и, подняв голову, посмотрел на думские часы. Было половина восьмого.

— Извозчик! На царскосельский вокзал, — почти машинально, но в то же время раздумчиво и томно сказал он, оправляя кружевные перчатки и держа зонтик и сумочку в одной руке.

Трое мужчин стояли в разных местах, и, садясь на извозчика, Нежданов видел, как двое из них — тот, который только что получил «нахала», и тот, который, не оборачиваясь, прошел мимо витрины, — проводили его глазами, а третий, высокий брюнет, в белой фетровой шляпе, красных перчатках и застегнутой на все пуговицы визитке, медленно влез на другого извозчика, сделал по направлению к Нежданову указующий жест рукой и поехал за ним.