Мой генерал

– Просто у вас сформированы устойчивые стереотипы. Раз она в такой истерике, значит, у нее такая сильная любовь. Или у него. Это… неправильные стереотипы. Любовь и истерика никак между собой не связаны. – Он немного подумал: – Вернее, не совсем так. Очень часто под влиянием данных стереотипов мы как раз и принимаем истерику за любовь, а на самом деле…

– Федор, – перебила его Марина, – ты что? Психиатр?

– Моя мать врач, – повторил он терпеливо, – очень хороший. Кстати, она преподавала на курсе, где училась Лена Малышева.

– Кто?!

– Лена Малышева. Она теперь ведет программу «Здоровье». Мама всегда про нее говорила – талантливая девочка.

– Малышева?!

– Ну да. Мы, между прочим, дружили. Я даже в нее влюблен был. Но она выбрала… не меня.

– Какие у тебя… знакомства! – сказала Марина небрежно. Упоминание о том, что он был влюблен, да еще в телевизионную звезду, ее расстроило.

Елена Малышева! Подумать только! Бабушка только и делала, что рассказывала, что «рекомендовала», а чего «не рекомендовала» Малышева в очередной программе.

И еще Марину раздражало, что он так все разложил по полочкам – вот это любовь, вот это «истероидная реакция», страсть скрутила мозолистой рукой!

Еще три дня назад он стоял перед ней, слегка согнувшись в пояснице, и предлагал пластмассовую зажигалку, а она была как Снежная королева – недоступная, отстраненная, холодная, в шляпе из итальянской соломки и платье а-ля «рюсс пейзан».

Мама права – ни в коем случае никого нельзя «допускать до себя». «Допущенные» немедленно наглеют и садятся на шею.

– Мне нужно вернуться в номер, – холодно сказала она.

– Как угодно, – тут же отозвался Тучков Четвертый. – Может быть, пройдем… над рекой?

Над рекой так над рекой, шут с ним.

И все, все! Больше ни за что она не станет с ним любезничать и вообще разговаривать не станет, не то что целоваться, пусть идет к своей Малышевой и…

– Смотри!

Марина схватила Федора за руку.

Над обрывом, по самому краю, степенно вышагивали лошади, выступив из-за деревьев. На спинах у них покачивались отдыхающие. Некоторые сидели, судорожно вцепившись в поводья, другие, наоборот, расслабленно и свободно. Какой-то мальчишка – маленький совсем! – сидел в седле впереди отца, и они держали поводья вместе. Большие руки, а сверху маленькие замурзанные ручки. Мальчишка подпрыгивал от счастья и все время оглядывался и верещал, а отец наклонялся, причем видно было, что наклоняться ему неудобно, и что-то говорил ему в макушку. Третьим от конца был Вадим.

– Она рыдает, – задумчиво проговорил Федор Федорович, – а он катается. Занятно.

Марина рассматривала лошадей, и ей было все равно, что именно он говорит.

– Федор, а мы можем покататься?

– Ну, конечно.

– Ты уверен?

– Ну, конечно.

– А это… трудно?

– Нет. Они же шагом идут.

Лошади прядали ушами, встряхивали гривами. Марина не могла оторвать от них глаз. Почему-то никогда раньше ей не приходило в голову, что лошади – это так красиво!

Самая первая черная – или как надо говорить? Вороная? – которую вел в поводу хрупкий юноша в джинсах и кепочке, стала поворачивать обратно к лесу. Все остальные двинулись за ним.

– Так не слишком интересно кататься, – констатировал Федор Федорович. – Но для первого раза, конечно, можно. Впрочем, для первого можно и на плацу.

В следующую секунду что-то случилось.

Лошадь Вадима вдруг взвилась на дыбы. Марина ахнула. Закричал мальчишка, который сидел впереди отца. Юноша в кепочке еще только поворачивался, бросив поводья, а лошадь Вадима все сильнее молотила в воздухе передними ногами и злобно и коротко ржала.

– Ах ты! – закричал на нее юноша и побежал, доставая из-за голенища слабый кнутик. Остальные лошади вдруг забеспокоились и затанцевали над обрывом.

– Федор!

Лошадь ударилась копытами о землю, странно изогнулась, поддала крупом, и от этого движения Вадим пробкой вылетел из седла.

– Федор!!

Вадим упал очень неудачно, спиной в обрыв, упал и покатился, и за ним поднималась пыль, а люди кричали, и мужик с ребенком в конце концов спрыгнул на землю и быстро ссадил мальчишку. Марина видела, как тот стоит на земле среди движущихся лошадиных ног – странно маленький и беззащитный.

Лошадь унеслась в лес – болтались поводья, и стремена цеплялись за кусты. Юноша, потерявший свою кепочку, метался между испуганными животными. Какая-то женщина пронзительно завизжала.

Почему-то Марина вдруг увидела среди лошадей Федора Тучкова Четвертого и даже оглянулась, потому что до этого он стоял рядом с ней. Он хватал поводья и пытался удержать животных, а лошади задирали морды, косили глазами, как будто разом обезумели. Снизу, из-под обрыва, мчался кто-то в подвернутых тренировочных штанах, и еще кто-то бежал, и тот самый мужик как из-под земли вырос перед Мариной и сунул ей в руки перепуганного мальчишку. Мальчишка был увесистый и громко ревел – на одной ноте.

Марина отбежала с ним подальше.

– Тише, тише, маленький, – приговаривала она, – тише, тише… Все в порядке. Это лошадки играют. Играют лошадки.

Все кончилось в одну секунду.