Мой генерал

Нет у нее никакой истерики, и не может быть, и не бывает никогда! Даже когда семь лет назад на предзащите кандидатской ее завалил завистливый и вредный заведующий кафедрой, у нее не было никакой истерики, только холодное, строго дозированное бешенство. Это самое дозированное бешенство заставило ее повторить попытку, а потом еще раз, и только на четвертый она защитилась – вот так.

– Ты все-таки вспомни, – начал он, думая, что, может, все дело именно в оружии, – у него сразу был пистолет или он его откуда-то вытащил?

Он знал, что бывает с людьми, которые впервые в жизни попадали под прицел.

Не под огонь. Просто под прицел.

– Не помню, – проскулила Марина. – Нет, вроде не вытаскивал. Вроде он у него уже был в руке.

Совсем плохо дело.

Значит, Павлик Лазарев держал кого-то на мушке довольно долго, судя по тому, что Юля и Марина – искавшие на свою задницу приключений! – успели подобраться к беседке и даже заглянуть внутрь!

Ничего себе Павлик Лазарев!..

Федор Тучков почти никогда и ничего не боялся. Так жизнь сложилась, так он себя в ней понимал, что бояться ему было как-то особенно и нечего, но тут, на трухлявом пороге беседки, он вдруг понял, что боится. Боится Павлика Лазарева с его пистолетом.

Делая над собой усилие, он заглянул внутрь. Там было еще темнее, чем снаружи, и в дальнем углу кто-то стоял.

От неожиданности Федор Тучков тяжело отпрыгнул назад, покачнулся, чуть не упал, схватился за ветхий столбушок – с крыши ему за шиворот посыпались ветки, иголки и давний мусор.

Марина завизжала.

– Тише!

Марина моментально перестала визжать и проворно зажала себе рот рукой. Федор Федорович, ругая себя за дамский испуг, вновь шагнул в беседку. Марина замерла снаружи и зажмурилась, перестала зажимать рот и зажала уши.

Высоко над головой шумел ветер.

Неожиданно невидимый за белой решеткой Федор Тучков громко и отчетливо хмыкнул. Марина расслышала смешок даже сквозь зажатые уши. Она отняла руки от ушей и прислушалась, не решаясь заглянуть в беседку. Он ходил там, внутри, – скрипели половицы, и вся постройка ходила ходуном.

Тут он внезапно выглянул и очутился прямо у нее перед носом.

– А-а! – бодро воскликнул он, как будто не чаял ее здесь увидеть и теперь радуется, что все-таки увидел. – Хочешь посмотреть, в кого ваш Павлик целился из пистолета?

Марина замерла.

– А… он все еще там?

– Все еще тут. Боюсь, что он тут уже давно.

В глазах у Марины потемнело.

– Федор… там еще один… труп?! Да?!

– Посмотри, – велел он и за руку втащил ее внутрь.

Несмотря на то что беседка была «открытая» и решетки со всех сторон пропускали воздух, Марине показалось, что здесь сильно воняет плесенью и пылью, как в чулане, и еще чем-то страшным и трудноопределимым.

В темноте дальнего угла кто-то стоял. Марина отшатнулась, чуть не упала, Федор ее поддержал. В неподвижности странной фигуры Марине почудилось что-то угрожающее, неестественное, застывшее, и в следующую секунду она поняла, в чем дело.

– Господи, – пробормотала она и оглянулась на Тучкова Четвертого. – Федор, что это такое?!

– Пионэр с горном, ты разве не видишь? – Почему-то Четвертый так и сказал «пионэр», с одесским прононсом. – Очевидно, именно ему Павлик говорил, что больше не может ждать ни дня и завтра последний срок. Хотелось бы мне знать, что имелось в виду.

В углу стояла гипсовая скульптура с горном во вскинутой руке. «Пионэр», когда-то, видимо, белый, впоследствии был выкрашен бронзовой краской, очевидно, для придания ему художественности. Краска теперь почти сошла. Гипс стал похож на разложившийся труп – по крайней мере Марина так себе представляла разложившиеся трупы. Он был неровного, неестественного, болезненного цвета, то ли серого, то ли желтого, то ли с зеленью. Кусок горна отвалился, и казалось, что бедолага «пионэр» держит в зубах нечто среднее между кальяном и секцией водопроводной трубы. Какие-то шутники лаком для ногтей подрисовали ему красные глаза. Еще не смытые дождями, лаковые глаза хищно горели. На груди было нацарапано неприличное слово.

Марина закрыла глаза и снова открыла.

– Федор?

– В беседке Павлик был один. Ни с кем не разговаривал и ни в кого не целился.

– Я же слышала, что он разговаривал!

– Ты слышала, что он говорил, а не разговаривал. Это совсем другое дело.

– Но зачем?! Зачем?!

– Чтобы ввести тебя в заблуждение. Напугать.

– Меня?!

Федор Тучков вздохнул выразительно.

– Меня там не было.

– Ерунда какая-то.

Он пожал плечами. Под майкой звякнули железки на толстой цепи.

– Пошли. Надо успеть до дождя.

– Федор, что это значит? Чем все это можно… объяснить?

– Я не знаю.

По очереди – Федор обернулся, чтобы подать ей руку, – они выбрались из беседки и скорым шагом пошли по сумрачной аллее. Иголки чуть поскрипывали под ногами, а вверху, над старыми елками, шелестело все тревожней и тревожней.

Будет дождь.

Едва поспевая за Тучковым Четвертым, Марина пыталась придумать объяснение происшедшему, но не могла. Ну зачем Павлику понадобилось ее пугать?! Зачем весь спектакль, да еще с пистолетом? Что за надобность пугать именно ее, она что, следователь прокуратуры, что ли?!

– Что ты вздыхаешь?