Мой генерал

Он подошел вплотную, Марина попятилась, Федор Тучков поддержал ее. Павлик сорвал с физиономии очки и стал рассматривать дверь своей драгоценной машины. Колупнул что-то ногтем и опять стал рассматривать.

– Че вам надо возле моей машины?! Вам че, делать больше нечего?!

– Марина хотела посмотреть тонированные стекла, – вдруг сказал Федор Тучков. Как-то так сказал, что сразу стало ясно – именно это и только это она и хотела сделать и подозревать их в посягательствах на машину глупо. – Я недавно решил на свою тоже темные поставить. Она хотела посмотреть, как это будет выглядеть.

Павлик окинул ее взглядом, смерил с головы до ног. Взгляд перестал быть таким, как у ящерицы, хотя глаза остались холодными, как будто отливали ртутью.

– Ну че? – вдруг спросил он. – Посмотрели?

– Посмотрели.

– А ваша где машина?

Федор Тучков качнул головой направо. Павлик взглянул направо, и Марина тоже взглянула. Справа стоял целый ряд машин, и невозможно было угадать, какая из них принадлежит Федору Тучкову, но Павлик, очевидно, угадал, потому что ответом удовлетворился.

– А че, этот сторож хренов дрыхнет, что ли?

– Черт его знает.

– Не, если дрыхнет, я за ихний паркинг платить не стану! Бабки тянут, а сторожить ни хрена!

Федор Тучков пожал плечами – колыхнулись фиолетовые волны.

Марине показалось, что он держится как-то несколько свысока, так, что чугунноголовый Павлик как будто немного его опасается, хоть и старается не подать виду.

– Ну, ладно, мне… того… вещи надо вынуть. Я вчера не стал. Поздно уж было.

Неизвестно почему Тучков Четвертый не уходил и Марину под локоток придерживал.

Мигнули фары, машина свистнула, чмокнули двери.

Павлик распахнул водительскую дверь и полез внутрь. Марина заглянула в салон. То белое и длинное, что она заметила из-за мутного стекла, оказалось свернутой в трубку газетой. Перегнутый твердый знак с волнистым хвостом свидетельствовал о том, что это газета “Коммерсантъ”.

Павлик читает “Коммерсантъ”?!

Марина вообще была не слишком уверена, что он умеет читать, а если уж умеет, то журнал “Клевые парни”, но “Коммерсантъ”?!

Вдалеке показался заспанный, но бдительный сторож, привлеченный возней на вверенной ему территории, и Марина поняла, что сейчас начнется сражение, перед которым Бородинское, ставшее последним для предка Федора Тучкова, – сущий пустяк.

– Пошли, – приказал потомок и увел ее.

За спиной разворачивалась баталия, и стало ясно, за кем будет виктория, а за кем – конфузия.

– Не, ты че, блин?! Спишь, что ли?! Я б уж давно ее угнал, если б мне надо было!

– Да ты ж не угнал!

– Да я, твою мать, тебе такого снотворного пропишу, что!

– Да че ты надрываешься-то?! Цела твоя машина!

– Да если б она не цела! И еще бабки им плати, охрана, блин! На хрена мне за такую охрану еще бабки платить!

Марина и Федор отошли уже довольно далеко, когда она обнаружила, что он держит ее под руку – ужас какой! Она приостановилась – как будто для того, чтобы поправить сандалию, и рука оказалась на свободе.

Вот так-то лучше. Она не позволит себе, не позволит ему, не позволит, чтобы мама подумала, не позволит, чтобы бабушка расстроилась…

А Эдик Акулевич, кстати, еще постоянно втирает в лысину луковый сок, смешанный с соком редьки и постным маслом. Это его Маринина бабушка научила – для роста волос.

…Ну и что? Ну и что?!

Что самое главное в мужчине? Самое главное в мужчине – это ум. Только почему-то ее все тянет заглянуть за ворот чудовищной фиолетовой распашонки, потрогать твердую кожу – есть на ней волосы или нет?! – вытащить странный медальон из двух железок и рассмотреть его получше. И еще пальцами – вот самыми подушечками, легко-легко! – провести по монументальной шее, снизу вверх, до заросшей твердой скулы, от которой чуть слышно и свежо пахнет, и щека кажется влажной и волнующей.

Сбоку Марина посмотрела на Тучкова Четвертого. Только вчера она была уверена, что он кретин. Вид у него был задумчивый.

Как только она увидела этот задумчивый вид, “приключение” моментально вернулось. Конечно, ну конечно же! Она ведет “расследование”!

– Ну Павлик-то точно за нами следил, – выпалила Марина. – Совершенно точно! Это значит, что он знает, что мы знаем, что он не знает, кто убил его напарника, и хочет, чтобы мы выяснили, и тогда он убьет того, кто убил.

– Для профессора математики, – заметил Федор кротко, – ты выражаешься на редкость ясно.

– Но ты же все понял, да? Понял же?

– Я понял, что в газету у него завернут отрезок трубы, – сказал Федор. – Старой и ржавой. Зачем?

Марина ахнула. Она не заметила никакого отрезка трубы. Она заметила газету – “Коммерсанта”, а отрезка не заметила.

– Ночью ехал, что ли? Боялся бандитов?

– Да он сам бандит!

– Мы этого не знаем.

– Вы, может быть, и не знаете, а я точно уверена!

Федор Тучков почесал за ухом.

– Видишь ли, точно ни в чем нельзя быть уверенным. Можно только предполагать, с той или иной степенью вероятности.

Ну вот, опять! Опять понесло от него скукой, гладкостью и гавайской пестроцветной рубахой!