Мой генерал Торрихос

Представлял папе членов делегации одного за одним генерал. Рони Гонсалеса, директора проекта медного месторождения Колорадо, он представил как министра горной промышленности. Такого министерства в Панаме вообще-то нет. Директора Национального банка Рикардо Эспирелья он представил как министра финансов. Такого министерства в Панаме тоже нет. А вот Фернандо Манфредо он представил правильно: начальник президентской канцелярии, так оно и было на самом деле.

Я стоял рядом с дверью, чуть поотдаль от остальных, полагая, что личная охрана не входит в состав делегации. Вдруг папа посмотрел на меня и, продолжая так смотреть, с трудом от груза своих лет, но двинулся ко мне. Я поспешил ему навстречу, поймал его руку, ожидая моего представлении со стороны генерала. И так как он молчал, видимо, постеснявшись назвать меня сержантом, я, вспомнив, что генерал не придаёт особого значения рангам, представил себя сам: Хосе де Хесус Мартинес, министр обороны.

Папа Иоанн Пабло VI — глава римской католической церкви с 1970 по 1978 г.

После этого мне протокольно оформили титул министра. В конце церемонии мы вновь построились в очередь за получением под вспышками фотоаппарата, вероятно, освящённого папой, памятного медальона её вручения. Я, зная строгости протокола и то, что официально не вхожу в состав делегации, сосчитал всех панамцев и количество медальончиков на столе, увидел, что для меня медальона нет, и потихоньку вышел из очереди.

Но тут какой-то тип в одеждах средневековья бросился ко мне, бормоча: «Prego… prego!..» Папа вновь посмотрел на меня, как бы начиная подозревать какой-то непорядок, и мне ничего не оставалось делать, как вновь занять место в очереди за медалькой, которой для меня там не было. Но тут, вероятно, папа вновь совершил чудо из серии сотворения рыбки и хлебов, потому что, когда настала моя очередь, меня ждала на столе моя последняя медалька.

Он сам был наглядной иллюстрацией различия между рангом и иерархией: он имел ранг бригадного генерала, иерархию Генерала Бедняков, как назвал его в одной из его песен Луис Мехия Годой. Однажды в одной из своих обычных поездок по стране в какой-то деревне к нему подошёл босой и без рубашки ребёнок лет восьми. Он сделал это то ли в шутку, то ли всерьёз, в такие годы тут и разницы нет. Он узнал генерала, вытянулся перед ним по стойке смирно и ладонью отдал ему воинскую честь. Генерал ответил ему абсолютно серьёзно всеми фибрами своей воинской сути, да так, что, когда я сейчас вспоминаю эту сцену, у меня комок подступает к горлу. Он отдал честь этому мальчугану так, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что он отдаёт честь своему вышестоящему командиру.

Когда закончился срок моей воинской учёбы, я, как и предупреждал всех заранее, подал в отставку. Однако кое-кто мне сказал: «Не оставляй меня одного…» Помню, как я стоял, ошарашенный этими его словами, под деревом и почти физически почувствовал свалившийся на меня огромный груз ответственности, который отныне не покинет меня никогда. Даже после его смерти. И более того, этот груз возрос после его ухода, и, мне кажется, он будет со мной до конца моей жизни.

Роль Национальной гвардии в политической жизни страны не отличается от роли в ней армий других латиноамериканских стран. Это репрессивный вооружённый аппарат государства, которое, в свою очередь, является политическим инструментом своих хозяев, владельцев средств производства и финансов. Мне нравится называть их именно так: «хозяева», а не «буржуазия» — термин, который они сами истаскали и заездили.

Они именно «хозяева». И в Панаме этот класс «хозяев» особенно силён, потому что пролетариат, который мог бы ему противостоять, здесь относительно слаб. Сама география страны определила нашу экономику как «экономику услуг», а не производств, создающих пролетариев.

Опираясь на эту вооружённую силу, панамские «хозяева», в отличие от «хозяев» других латиноамериканских стран, не видят для себя необходимости непосредственно руководить армией. Ни даже «олигархивать» её высшее командование, выдавая за генералов своих дочерей, делая их партнёрами в своём бизнесе и прививая им так свои классовые интересы. Панамские олигархи — это люди смехотворно надменные и преувеличенно высокомерные. Они всерьёз полагали, что идеология, привнесённая в панамское общество метрополией, так глубоко и успешно проникла в сознание военных, что те и так почитают за честь охранять богатства «хозяев» и саму идею святости их собственности.

Кроме этого, весьма существенно и физическое присутствие в Панаме вооружённых сил самого империализма, что даёт нашей буржуазии уверенность в своей безопасности, без того, чтобы стараться обеспечивать её при помощи своей армии. С начала века наши вооружённые силы в силу закона, навязанного нам американцами, являлись не более чем полицейским корпусом.