Мой генерал Торрихос

Личные отношения — это отношения всего лишь двух людей. Концептуальные отношения — это отношения двух миров. К сожалению, я потерял одно его письмо, которое он передавал через меня его сыну Мартину, где он расширял эти понятия, говоря о «концептуальных переживаниях» и о «концептуальной любви».

В письме он писал и об отличиях отеческих чувств и «социальных», и об отеческой любви, и о любви социальной, и в связи со всем этим о «социальной» дружбе.

Мартин Торрихос Эспино, сын генерала, президент Панамы в период с 2004 по 2009 год

Основная идея во всём этом заключается, однако, вот в чём: в социальных отношениях, социальных переживаниях, в социальной любви мы — это не мы лично, а целый мир, который плачет, чувствует, страдает и любит. И это мир бедняков.

Обычно в философии либерально-индивидуалистического буржуазного мира личные отношения ставятся вне политики. Для генерала это было не так, он преодолел это проявление либерализма, весьма давно прижившееся в Панаме.

В своей речи на церемонии по поводу ратификации в Панаме Договоров о Канале, стоя в двух метрах от высшего представителя его социального класса — президента США Джимми Картера, — Торрихос публично признаёт его высокие личные моральные качества, но недвусмысленно добавляет, что он тем не менее отличает эти его личные качества от «социальной морали» президента.

В такой форме он как бы рассматривал его как своего личного, но не «концептуального» друга. Смотреть на него как на отца Эмми, как на мужа Розалин — одно дело. И совсем другое — рассматривать его как президента «империи зла». Это, как говорят в Панаме, «мука другого помола», для которой лучше не искать приличного прилагательного. Так классовые и межгосударственные противоречия рождают таковые и между личностями.

Никогда я ещё этого не говорил, но сейчас скажу, что тогда, когда генерал читал эту свою речь, стоя рядом с Картером в здании Новой Гимназии, где проходила та церемония, меня охватило чувство гордости за него. Удивительно, что раньше никто и никогда не комментировал эту речь генерала. Но, как я уже говорил, «хуже нет того глухонемого, который не хочет слышать».

Отношения Торрихоса с Народом всегда были симметричными и двусторонними, с постоянной обратной связью, в согласии с революционной теорией и практикой. Он был его частью, он был с ним в его команде, в одних рядах с ним, и эта его принадлежность к нему была усилена и подчёркнута его смертью и после его смерти. Бедный люд с каждым днём всё более понимает, что он является наследником, хранителем и защитником идей генерала в их же собственных классовых интересах, идей, которые должны крепнуть и привести к революционным изменениям.

Самое опасное, исходящее из стана его врагов, которые не в состоянии унизить генерала, это их стремление бальзамировать генерала, заморозить его идеи там, где их остановил его уход, так, чтобы они не развивались временем и не привели нас туда, где, как он говорил, он будет нас ждать, приветствуя своим воинским салютом. Когда меня спрашивали, является ли генерал марксистом, я отвечал: «Нет, он не марксист». И тут же добавлял, чуть понизив голос: «Ещё нет». Потому что его лучшим достоинством было ежедневно развиваться, обретать новые знания. И я думаю, что я и он вполне обладаем этими качествами.

Глава 4. Совещание в Фаральоне

Когда он встречался с послами, министрами и другими посетителями для консультаций и просто бесед, он принимал их без вариантов всегда в своём гамаке. Он перенял эту привычку от индейских касике.

Но когда он встречался с теми же касике, он принимал их, сидя на стуле или в кресле. И не перед ними, а вместе, среди них, вокруг воображаемого круглого стола.

На одной из таких встреч три касике и сопровождавшие их индейцы, всего в составе 9-ти человек, вели переговоры с командой правительства в составе трёх министров с более многочисленной, чем индейская сторона, группой помощников. Но чувства неравенства сил не было. Потому что, если бы вдруг случился конфликт, не было сомнений в том, что генерал будет на стороне индейцев.

Это были индейцы куна из провинции Сан-Блас. Двое из них были переводчиками. А один касике якобы не понимал по-испански. На самом же деле он понимал его.

Я внимательно смотрел на то, как он покачивает головой, когда говорил генерал, как это бывает, когда бессознательно слушают и понимают аргументацию собеседника. Никто бы не смог меня убедить, что он не понимает генерала. Он понимал.

Однажды на одной такой встрече с касике из провинции Байяно был посетивший тогда нас друг генерала и мой друг английский писатель Грэм Грин.

Рядом с касике сидел его переводчик, переводивший ему всё с испанского на язык куна. Этот касике тем не менее живо реагировал на шутки Грэма ещё до того, как услышит их перевод, и в одном случае даже поправил переводчика.

Грэм Грин сказал мне потом, что даже на встрече с английской королевой он не чувствовал в атмосфере такого веса традиций и торжественности.