Мой гениальный залёт

Я кивнула. Неуверенно, правда. Но даже на день рождения Егор пьян не был. Так что… может, и не солгала.

Вскоре Павлик прилетел. Неадекватный какой-то и не похожий на себя. Волосы растрёпаны, глаза сумасшедшие, но по-хорошему так, словно у него эйфория случилась. Я даже подозреваю – какая. Видать подруга взяла Павлика Кострова в свою неслабую ручку и направила в нужное русло.

– Давай платье, Юль, – прямо с порога.

И я отдала. Не без внутреннего сопротивления. С тоской даже какой-то. Оно стало мне подружкой. Я с ним мечтала. Любила его, можно сказать. Не фанатично, а как предмет лучших воспоминаний.

– Егора дождись! – свёл в одну линию брови Павлик, как только мама отлучилась на кухню – чай ставить. – Летит твой Отелло, он мне все мозги вынул, перемешал и назад засунул. А этот где? Женишок несостоявшийся? Ты если что, говори, Юль, мы ему фотографию на паспорт подправим.

И Костров ускакал.

– Не наш, – покачала головой мама. – Пошли, пироги вкусные получились. Тают во рту. А ты голодная. Носишься, как страус. О детях думать надо. Чаю попьём, покормлю тебя. Подождём твоего настоящего, что ли. Папка наш только из полиции вернётся. Хочу на него посмотреть, чтобы знать, в те ли руки отдаём и надёжные ли они.

Мать что-то рассказывала неспешно, пичкала едой. А я вдруг поняла, что не вслушиваюсь в её бормотание, что разливалось сонным жужжанием над головой. Клонило в сон от покоя и сытной еды, но я не уходила. Сидела, подперев подбородок кулаком.

Я ждала. С удивлением прислушалась к себе. Ждала Егора. В точности, как мать сказала: ждала своего мужчину домой. А всё остальное… разберёмся. Расскажет он и про платье, и зачем уехал, сорвался куда-то.

Потом вернулся папа. Немного злился, а потом смеялся, показывая в лицах, как обезвреживал особо опасного преступника, который даже не сопротивлялся – так напуган был.

Звонок в дверь прозвучал неожиданно. Застал врасплох. У мамы глаза на пол-лица. Отец подтянулся и рукой по коротко стриженым волосам прошёлся. А я… меня как ветром сдуло. Бежала, забыв тапки надеть. Босая, растрёпанная, юбка перекрутилась – я так и не переоделась после работы.

И только я дверь открыла, как Егор тут же перешагнул порог, заполоняя собой пространство, не оставляя мне ни клочка воздуха, ни возможности для маневра.

Да я и не хотела. Зачем, когда всё внутри рвалось к нему навстречу, желало его прикосновений.

– Юль, – шагнул Костров, то есть Тургенев ко мне и протянул руки. – Никуда не уйду. Можешь гнать – не уйду.

А затем поймал мои ладони и к губам поднёс. Я глаза закрыла, сходя с ума от нежных поцелуев. Он не ладошки мне целовал, а залезал куда-то очень глубоко.

– Моя, – притянул к себе, сжал в объятьях и губы его прошлись по моему лицу. Отрывисто, неистово, по-сумасшедшему прекрасно.

– А вот этот – наш, – удовлетворённо сказала мама где-то позади меня. – Слышь, отец, мы загостились, кажется. Домой пора.

Я виновато провела рукой по щеке Егора и попыталась освободиться от его объятий, но он словно с ума сошёл – сжал ещё крепче.

– Завтра, мам, уедете, – сказала я куда-то Егору в грудь. – Не нужно сбегать. Познакомьтесь: это Егор. Настоящий.

– Здравствуйте, – наконец-то отлип он от меня, но отпускать не стал – держал за руку, словно боялся потерять. – Замуж за меня Юлю отдадите?

Я хотела глаза закатить, но поостереглась.

– А если не отдадим, то что? – встала мать в любимую позу – руки в боки. – Развернёшься и уйдёшь?

– Тогда без вашего благословения, – попытался Егор руками развести, но вышло как-то не очень: мы там с ним намертво пальцами переплелись совершенно случайно.

– Пошли, зять, выпьем, – приободрился папуля и поймал мамин убийственный взгляд. – Нет, ну а что? Сегодня не ехать, а мы по чуть-чуть. За знакомство.

Я слышала, как судорожно вздохнул Егор. Да, нам бы разобраться сейчас, а тут как бы неуважение. И знакомиться нужно.

– Да, давайте, – сказал повеселевшим голосом. – Только если выпью, тоже никуда не поеду.

Я бы ехидненько напомнила про такси, но не стала. У нас ещё разговор впереди. Так что пусть пьёт и остаётся.

– Тогда на кухню, – скомандовала мама. – небось голодный с дороги?

Тургенев радостно кивнул.

Мы так и пошли вместе, скованные рука об руку. Пальцы разжиматься не желали. Или мы. Какая разница? Я чувствовала себя пойманной, но, наверное, впервые в жизни поняла выражение «сладкий плен», потому что не хотела, чтобы он со мной расставался.

– Я тебя дождалась, Тургенев, – пробормотала, когда мы наконец-то уселись рядом. Я прислонилась к его плечу и прикрыла глаза.

Не знаю, что они там ели и пили, о чём разговаривали. Я самым бессовестным образом уснула. И снилось мне платье, в котором я соблазняла Егора. И трое наших детей – два мальчика и девочка.

– Я тебя никому не отдам, Тургенева, – сказал Егор. Я так и не поняла: во сне или наяву, но ощущения были прекрасными.