Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»

– А может год? Или лет пять? М? – причитала я, возмущаясь простотой сказанного. – Почему нельзя просто жить в мире и согласии как живут остальные семьи? Вы регулярно из-за чего-то ссоритесь, а достается в итоге мне!

Тут не выдержала и бабушка.

– Так, давайте лучше кушать, а то сейчас все остынет!

Я гневно смотрела в глаза испугавшейся матери, а она, в свою очередь, стыдливо их отводила. Мы, молча и беспрекословно взялись поглощать содержимое наполненных с горкой тарелок, но кусок не лез в горло. Не лез и все. Скулы были напряжены. Челюсти не работали. Устремив неподвижный взор в середину накрытого цветной скатертью столика, я томно и тщательно старалась переварить только что полученный жирный ломоть безрадостной информации. Все это выливалось в предположения, притом весьма смутные. О том, насколько может затянуться этот незапланированный переезд и зачем или из-за чего, вообще, родители так часто доводят собственные отношения до громких конфликтов. Теперь еще и неразрешенных. Мне казалось, что семья моя безостановочно рушится. Как самолет, у которого от износа отказал двигатель, резервного питания нет и крушение неизбежно. Однако там, где-то глубоко внутри, засела искренняя любовь к своему отцу, несмотря на его равнодушие к моим увлечениям. А потому все с грохотом разрывалось и с горечью билось о крепкие стены моей души.

– Я тоже не сторонница всего этого, – заговорила, вдруг, мама, сделав очередной глоток и поставив чашку рядом с надкусанной с краю оладушкой. – Но…мы с твоим отцом…так получилось…оба сильны характерами, – подытожила она, скривив губы. – И… мы не всегда можем найти компромисс, чтобы все остались довольными. Все это ходит вокруг тебя. Он пытается выстроить твою жизнь по учебнику, в котором всего лишь один, единственно верный, алгоритм твоего воспитания! А я говорю ему, что ты уже взрослая и…можешь сама принимать решения. Не спорю, нужно подсказывать, давать советы, ведь за плечами какой-никакой, но жизненный опыт. Однако в приказном тоне заставлять менять любимое занятие на бизнес-школу…это абсурд! У нас же не СталинГУЛАГ все-таки!

Эмоционально и импульсивно завершив речь с надрывом в тоненьком голосочке, мама угрюмо дожевала последний кусочек, запила его и нервно поставила чашу на место, отчего она рухнула на бок и закружилась. Пустая и беззаботная. Словно суслик во ржи, я замерла и с любопытством наблюдала за нею, пока бабушка не подняла ее и молча не наполнила из заварничка свежим чаем.

– Папа хотел, чтобы я бросила гандбол? – спросила я, задыхаясь.

Материнская ладонь коснулась моего локтя.

– Он и до сих пор этого желает.

Крепкий удар. «Лиза, держись», – убаюкивал меня внутренний голос. «Только не падать. Черт. 10,9,8,7,6…вот, вот, хорошо. Приходим в себя. Отлично».

– Внученька, ты лучше скажи, оладьи то вкусные? – отвлеченно и с радостной физиономией заболтала моя прародительница.

Всеми силами я рисовала улыбку.

– Очень, баб, – привстала я с деревянного стула и взяла тарелку в правую руку. – Спасибо большое. Я пойду, доем в свою комнату.

– А что там у тебя?

Внезапный вопрос тормознул меня у самого выхода с кухни. Я решила не оборачиваться.

– Ну,…сериал какой-нибудь посмотрю и все слопаю заодно.

– Тогда иди. Только не кроши там, хорошо?

Я выдохнула.

– Хорошо, баб.

Покинув утреннее застолье, я медленно кралась по узкому коридору. Через мгновение дверь в комнату оказалась передо мной и, подвинув ее босой ногой чуть вперед, я четко услышала пронзительный материнский крик.

– Лиза!

«Ну что еще?» – сетовала я про себя. Поставив тарелку на пол и закатив глаза, я с удрученным цоканьем вернулась обратно и встала на пороге, облокотившись на одну сторону. Мама снова кусала губу.

– Он все равно тебя очень любит, – дважды швыркнув, сказала она. – Не делай поспешных выводов.

«Любит. Конечно, любит. Роботов»

– Ты поняла, Лиз?

– Да, мам. Я поняла. Можно идти?

Бабушка равнодушно вышла из-за стола и подошла к раковине, чтобы помыть посуду. Мать отвернулась.

– Иди, – с горечью промычала она, сидя ко мне спиной.

Но задеть за живое меня ей так и не удалось. Услышав ожидаемый ответ, я пулей рванула в комнату, подняла по дороге оладьи и захлопнула за собою дверь. А потом растеклась по ней. Прижалась лицом. Закрыла глаза. «И почему он думает, что воспитывает игрушку?» – запротестовало мое сознание. «Отец хочет лишить меня всяких прав, вовремя дергая за нужные ниточки словно марионетку. Но ведь я человек! Мне 14 лет. У меня даже паспорт есть! Да и к тому же в нашей стране равноправие. Никакой похабной дискриминации. Или мне все-таки примкнуть к сообществу радикальных на всю голову феминисток?»