Мой год с Сэлинджером

Когда они вернулись – Ли с перевязанной белоснежными бинтами рукой, – и сели на кухне пить холодное пиво, Панкадж объяснил, что Ли позвонила ему, голос у нее по телефону был очень странный, и он понял – что-то не так. Одолжил машину и приехал в Бруклин из Принстона, несмотря на снегопад.

– Предчувствие, – объяснил он.

Я кивнула. Дона по-прежнему не было дома.

В пять часов вечера зазвонил телефон, и я, вздрогнув, очнулась от своих мрачных размышлений.

– Эй, привет, как дела? – раздался в трубке низкий голос Дона. – Как работа?

Он произнес последнее слово с усмешкой, как будто я не по-настоящему устроилась на работу, а играла во взрослую работающую девушку. Дон считал настоящей работой работу на стройке, металлозаводе, труд уборщицы. Дон был социалистом.

На первом свидании мы ужинали в итальянском ресторане с огромной коллекцией часов на авеню Эй, который Дон выбрал из-за близости к книжному магазину социалистической направленности, где он работал. В тот раз он как раз закончил смену и сообщил мне об этом сразу, сев напротив.

– Погоди, – спросила я, пока мы ждали наши макароны, – а вы, современные социалисты, неужели верите, что сможете свергнуть федеральное правительство?

Дон покрутил вино в бокале, сделал маленький глоточек и поморщился:

– Нет, то есть да, некоторые верят. Но большинство нет.

– Тогда в чем смысл вашей партии?

Мне правда было интересно. В 1930-е годы моя бабушка баллотировалась в Сенат от социалистической партии, а двоюродного дядю застрелили во время профсоюзных беспорядков у Форвард-билдинг на Бродвее. К отцу явились из ФБР, когда тот записался добровольцем на войну в Корее. Но никто из моих близких не говорил о политике. 1950-е поумерили их пыл[12].

– Чем вы занимаетесь, кроме книготорговли? – спросила я немного погодя.

– Ведем просветительскую деятельность. Рассказываем о классовом обществе. Боремся с материализмом. Сотрудничаем с профсоюзами и помогаем рабочим создавать свои организации. – Потом Дон вдруг взял меня за руку, и его голос, и без того гортанно-низкий, бархатный, стал еще ниже. – Мы предлагаем альтернативу… Альтернативу всему этому. Мы смотрим на мир иначе.

Сейчас я слышала этот низкий, тягучий голос в трубке. Дон говорил с хрипотцой, как заядлый курильщик, хотя не курил и терпеть не мог курильщиков.

– Послушай, – предложил он, – давай после работы встретимся в «Эль». – «Эль» – так называлось кафе в Вильямсбурге. Дон сделал его своей вечерней резиденцией: сидел там, писал в дневнике и пил столько кофе, что у него начинала дергаться нога. – Я говорил с агентом по недвижимости, и тот подобрал нам квартирку.

– Нам? – удивилась я. Мы с Доном познакомились всего пару месяцев назад. У меня был бойфренд в Калифорнии, к которому я планировала переехать когда-нибудь… в далеком будущем. – Нам квартирку?

– Нам, – уверенно ответил парень. – Ты, что ли, не слышала это слово? Нам – значит, мне и тебе, – подчеркнуто медленно проговорил он.

Начальница ушла ровно в пять, коротко махнув мне на прощание.

– Не задерживайся допоздна, – бросила она, уходя.

Я все еще печатала с микрокассет. Диктофон тихонько жужжал. Через несколько минут вышел Хью в свитере и пуховике.

– Иди домой, – сказал он, – ты уже много сегодня сделала.

В коридоре послышались смех, шорох сумок и пальто – бухгалтеры и курьер уходили домой, – а потом в офисе стало тихо и темно. В нашем крыле горела лишь одна лампа – на моем столе. Я закончила печатать письмо и вынула бумагу из машинки, надела висевшее на спинке стула пальто и направилась к выходу.