Мой город 5. Инвалид

–Конечно любила. – удивилась Клавдия Ивановна этому неожиданному для нее вопросу. – Что за вопрос? – затем она спросила. – К чему этот вопрос?

Затем Олеся поинтересовалась:

–А Марью Вы любили?

На этот вопрос не было однозначного ответа. Весь ответ сводился к одному; любовь это лишь ненависть к человеку который порой хочет любви. Но любовь порой бывает жестока, и превращаясь лишь в жестокую ненависть по отношению к любящему человеку, претворяет ее в жизнь, и становиться невыносимо жестокой. Так что кто говорит, что любовь это лишь только что-то абстрактно-неземное чувство, те нагла врут. Врут, потому что любовь это лишь ненависть и порой презрение. Человек способен любить лишь самого себя, такого какой он есть на самом деле. А любить другого человека с его всеми недостатками и пороками это ни то что сложно, просто невыносимо тяжело. И из этой тяжести непосильной любви вырастает ненависть, и непреодолимая стена. Так что исходя из вышеописанного можно сделать однозначный вывод: человек не способен любить кого бы то ни было, он способен любить лишь самого себя.

–Конечно! – поспешно отпарила Клавдия Ивановна. – Что за глупый вопрос?

–Вы не ответили на него. – заметила Олеся Анастасиевна. – Лишь сказали поверхностно. – затем она заметила. – Вы сказали: конечно, что за глупый вопрос

Клавдия Ивановна тотчас же отпарила:

–А надо было сказать по-другому?

–Да. – подчеркнула Олеся Анастасиевна, и добавила. – Нужно было сказать, да или нет, и больше ничего. – она пронзающем взглядом посмотрела на мать, и словно требуя от нее однозначного ответа, спросила. – Да или нет.

В душе Клавдии Ивановны закипела буря. Буря смятение. С одной стороны она понимала, что всеми фибрами своей души она ее не то что ненавидела, а просто презирала. Ведь как уже было написано ране, она считала что Марья сломала ей и ее карьеру по политической жизни, и ее саму, ее жизнь. Сейчас, вспомнив обо всем этом, Клавдия Ивановна передернулась. Нет, конечно, это ни так. Она не передернулась в общем понимании этого слово. Ее передернуло что-то изнутри. Ее неостывшая ненависть и злоба передернули ее ни только все тело так, что со стороны казалось что ее тело свела судорога. Но и ее лицо, которое показало полное недовольство, а в глазах было видно презрение.

–Что Вы хотите услышать? – спросила Клавдия Ивановна. – Вы хотите чтобы я сказала правду или солгала?

Олеся Анастасиевна сказала:

–Правду.

Клавдия Ивановна посмотрела на Марью презрительным взглядом, и на ее лице появилась оскал. Затем она сквозь зубы прошипела словно змея:

–Ненавижу. – это одно единственное слово которое говорила обо всем. О презрении, о ненависти, о любви. Да в каждой матери есть любовь к своему ребенку, и Клавдия Ивановна была не исключением. В потаенном уголке ее сердце была частичка той материнской любви, которая должна испытывать каждая женщина по отношению к своему ребенку. – Ненавижу и люблю. – горько заревела Клавдия Ивановна. – Да что мне бог такую дочь послал? – проклинала она себя и все вокруг. – Я что, в чем виновата? – думала она вслух. – Ни в чем я не виноватая. – затем она утвердила. – Ни в чем. – она смотрела на Марью и видела в ней и свою дочь и ту, кто лишил ее жизни. Тут она вытерла слезы, и ее лицо снова стало лицом женщины которая пришла в этот плавучий ресторан со своей дочерью, Марьей. Ее лицо выражало любовь. Она видела перед собой свою дочь. Дочь, которая нуждалась в помощи. Дочь, которая нуждалась в поддержке, любви и заботе. Где-то в глубине сердце она понимала, что никто о ней не позаботиться лучше, чем она сама. Вряд ли Марья будет кому-нибудь нужна? Всем она будет в тягость. В лучшем случае лишь только посочувствуют, и все. На этом их забота закончится.

Клавдия Ивановна тяжело вздохнула, и тихо призналась: