— Ты чего это тут цирк устраиваешь? — главный размашисто шагал к нам. — Берите его!
Быков резко дернул рукой. Солдат схватился за локоть, отскочил:
— Рехнулся! Сами его берите!
— Убери руки! — сказал Быков очень тихо и очень внятно. — Я остаюсь.
— Да мы же из-за таких идиотов жизнью своей рисковали!..
— А кто вас просил? — сказала я.
Мужик раздраженно махнул рукой, оглянулся.
— Капитан! Иди разбирайся со своей сраной командой! Да поживее!
Шельга шел медленно, заложив руки за спину, как на прогулке. Остановился перед Быковым, глядя в асфальт.
— Сергей!
— Ты уже слышал, — сказал Быков устало. — Я не еду.
— Почему? — бесцветно спросил Шельга.
— Ты знаешь. Не хочу, чтобы Город взлетел на воздух.
— Тебе жалко? — спросил Шельга тоном повыше. — Очень жалко? Тебе нравятся разрушенные дома? Убитые люди? Тебе нравится… — он носком ботинка ткнул быковскую ногу. Быков, прищурясь, смотрел на него снизу. — ЭТО сделало тебя инвалидом. Неизвестно, что станет со всеми, кто побывал здесь. Вообще неизвестно, что будет. Но ты уже защищаешь. Это что? Комплекс вины? Так ведь это — не люди, которых вы убивали там! Это — не люди, понимаешь?
— Я все понимаю, — кивнул Быков. — Люди-не люди — какая разница? Надо уничтожить. Опасно! Мешает! Так, да?
— Да что-о там болтать! — от машины опять несся главный. — Берите его, парни! Вот так! — и осекся, отпрянув.
— Попробуй, — сказал Быков.
— Парень, ты что?..
— Три шага назад, — жестко сказал Быков. — Шельга, три шага назад!
Шельга не сдвинулся с места. Он глядел на дуло автомата.
— Николай, — сказал Быков. — Я прошу. Уезжайте.
— Ты болен, — тихо сказал Шельга, — ты ненормален. Мы увезем тебя. Тебя надо лечить.
— Один ты со мной не справишься, — так же тихо ответил Быков. — А других я могу убить. Я не хочу этого. Не заставляй меня снова стрелять.
— Дина! — повернулся ко мне Шельга. — Да скажите хоть вы ему!
Я молча глядела мимо него на нерешительно переминавшихся солдат. Шельга осекся. Очень медленно повернул голову к Быкову.
— Она тоже остается?
— Ее дело.
— Ее?! — Шельга наклонился к Быкову. — Ее? Из-за тебя она остается здесь. Вот здесь вот! Не хочешь убивать, да? А девчонку из-за своего идиотского… Не убийство?
— Перестаньте, Шельга, — сказала я. — Он здесь не при чем.
Шельга медленно выпрямился. Сказал после паузы:
— Я не говорил. Сегодня те… взорвут заводы. Хотят уйти, громко хлопнув дверью. Так что все равно все это взлетит на воздух и твой демонстративный героизм ни к чему. Совершенно.
— Я тебе не верю, — сказал внимательно наблюдавший за ним Быков.
Шельга молчал.
— Ты это выдумал только сейчас. Я остаюсь… — Быков повернул голову и посмотрел на меня. Во взгляде его была такая вещь, о которой я только читала. Ее называют нежность. — Мы остаемся. Кроме того, если Динго будет здесь, ты сделаешь все возможное. И невозможное, чтобы Город не бомбили.
— Ты подонок, — сказал Шельга, глядя в асфальт.
— Наверное, — согласился Быков, — но я бы стал большим подонком, если б уехал.
— Дина! — позвал Шельга. Я настороженно отступила.
Шельга круто повернулся. Почти подбежал к машине, кинул себя в кузов.
— Поехали!
— Что ж вы, ребята… — растерянно сказал главный.
Уехали.
Скользя пальцами по стеклу, я пошла от неподвижного Быкова. Споткнулась о крыльцо, села на него с размаху и разревелась в голос. Я выла над собой, над Быковым, над Шельгой, над корчащей меня картиной его унижения — Шельга на коленях — над всеми мертвыми и всеми, кто еще умрет, и снова над собой и над тем, что за все в этой жизни приходится платить и платить большую цену…
Машину, которую Быков заприметил, я подгоняла по его указаниям чуть не целый час. Подогнала к парапету. Быков деловито положил автомат на асфальт, попробовал подтянуть на руках тело, поглядел на меня и сказал:
— Отвернись.
Я отвернулась. Смотрела вдоль улицы и слушала за спиной шелест, шорох, затрудненное дыхание.
— Можно! — крикнул он.
Сидел на переднем сиденье — красный, мокрый и злой.
— Начинается экспресс-обучение! — объявил деловито. — Даю тебе час. Правил дорожного движения можешь не соблюдать. Штрафовать некому. Гляди сюда…
Я гоняла машину туда-сюда, заворачивала, разворачивалась, тормозила… Вот, наконец, и села за руль автомобиля. Хоть и чужого. Хотя сейчас все здесь было наше. Мое и Быкова. Я посмотрела на вышеупомянутого Быкова. Был он смурен и озабочен.
— Давай потихонечку вдоль улицы. Зря он, все-таки, не увез тебя с собой. Т-тихо ты, дурыло!..
Это я так резко тормознула.
— Зра-асьте! Это еще почему?
Быков глядел в лобовое стекло. Я только сейчас заметила, как у него ввалились щеки, заросшие «модной» темной щетиной, в волосах, как мучная пыль — седина. Всего семь дней…
— Шельга ничего не сможет сделать. Если уж там решили задавить эту… зону, то… — он коротко вздохнул, — задавят. И нас вместе с ней.
— И что — по газам и до дому? Будя, Быков, а? Я все равно не испугаюсь. Куда едем?
Быков смотрел мне в глаза — так настойчиво, что я даже смутилась.
— Зеркало, — сказал он, — посмотри в зеркало.