Мой граф

Пиппа приостановилась, чтобы полюбоваться пышной гортензией.

– Эти цветы такие красивые, правда?

– Да. – Хотя, на взгляд Грегори, эта гортензия была ничуть не больше достойна комплимента, чем любая другая, виденная им.

Его охватило нетерпение увидеть Элизу, и пришлось приложить усилия, чтобы не стиснуть пальцы в кулаки и расслабить челюсть.

Пиппа вскинула на него свои яркие глаза, ореховый цвет которых сделался зеленым на фоне садовой растительности.

– Так непривычно видеть тебя не у дяди Берти.

А она откровенна, ничего не скажешь.

– Да, – согласился Грегори и понял, что так оно и есть. Ситуация казалась какой-то неправильной. Вероятно, в этом и есть причина его смутного беспокойства. То, что он видит Пиппу не в том месте. И ощущает ее нервозность.

Да, точно.

Она, казалось, замешкалась. Грегори был рад взять инициативу в свои руки. Одним ловким движением он обошел ее на дорожке.

– Если хочешь порисовать, вот там, через три гортензии, есть скамейка, которую ты, возможно, не заметила. – Он указал на восток. – Я найду Дугала и леди Элизу.

– Хорошо, – чуть слышно отозвалась Пиппа.

Он почувствовал, что она не испытывает к нему неприязни, в конце концов, это принесло облегчение, за которым быстро пришло чувство вины: он слишком холоден с ней. Чересчур холоден. Она же не виновата, что свободна, гораздо свободнее любого из известных ему людей, даже несмотря на то что общество – и дядюшка Берти в особенности, – сковывает ее обычными ожиданиями.

Как же ей это удается? Как она так хорошо научилась жить без своих оков?

– Увидимся через минуту, миледи.

В глазах ее промелькнула тревога.

– Да, – прошептала она.

Боже милостивый, она больше даже не пыталась это скрыть – ее что-то угнетало. Что-то, должно быть, происходящее среди флоры и фауны.

Но что?

Грегори широко зашагал по траве, оставив посыпанную гравием дорожку, и направился в дальнюю часть сада, где розовые кусты, словно прекрасные часовые, окружали статую Марса.

Где же, разрази их гром, Дугал и Элиза? Они же едва знакомы. Не могли же они…

Они были тут.

Позади Марса, справа, за деревом. Дугал прижимал ее к стволу и крепко целовал, ладонью странствуя по талии и лаская грудь.

А Элиза была словно другая женщина. Руки ее стискивали плечи Дугала, спина была выгнута ему навстречу, будто она никак не могла насытиться им.

Грегори она не отвечала с таким пылом. Говоря по правде, с ним она вообще не была страстной.

Второй раз в жизни у него возникло такое чувство, словно ему выстрелили в сердце три раза подряд. Девушка, которую он пришел назвать своей невестой, предала его. И друг тоже предал. И леди Пиппа Харрингтон, с которой, несмотря на различия, у них была редкая связь, причем давно, с самого детства.

Он представил сплетенных в пылком объятии любовников и промаршировал к скамейке, где Пиппа пыталась что-то рисовать. И выхватил альбом у нее из рук. Там был только рисунок сердца, пронзенного стрелой, и лицо – лицо мужчины с курчавыми волосами и резко очерченными бровями…

Его лицо.

Грегори швырнул альбом на скамейку рядом с ней.

– Так вот они какие, твои сахарные скульптуры.

Пиппа стояла с белым как мел лицом.

– Мне так жаль. Но не отчаивайся. Ты же можешь делать все, что пожелаешь. Поехать куда захочешь. Тогда как я…

Грегори притянул ее к себе. Ее лицо было в нескольких дюймах от его лица, грудь прижималась к сюртуку.

– Замолчи, – велел он ей низким мрачным голосом.

Она сглотнула, но глаз не отвела. Грегори чувствовал, как бьется сердце у нее в груди. Глаза ее были зеленые-презеленые, а ресницы, эти густые ресницы…

И тут он поцеловал ее, словно у нее был опыт, хотя Грегори знал, что это не так. Это же Пиппа. Она была свежей, как утренний воздух на вересковом лугу, нетронутой, как розовый бутон.

Он был неумолим, с каждой секундой требуя от нее все больше.

И больше.

Он почувствовал ее отклик, услышал тихий горловой стон, когда крепко сжал ее своими мускулистыми бедрами, и ему было наплевать, что его возбуждение бесстыдно упирается ей в живот. Что после того, как поцелуй закончится, он покончит и с ней тоже.

Грегори брал то, что хотел, властной рукой поглаживая зад и талию, выпивая сладость ее рта с отчаянием мужчины, который зол и одинок.

В голове проносились вереницы образов: кольцо с рубином в кармане; шепот умирающей матери, что его настоящий отец, имя которого она не назовет, давно умер; улыбающиеся лица родных в рождественское утро – праздник, навевающий на него смутную грусть с тех пор, как он узнал правду; его друзья в Оксфорде, беззаботные, не отягощенные никакими тревогами…

Элиза.

– Нет, – умудрилась выдохнуть Пиппа ему в рот, поднырнула под руку и остановилась, дрожа. – Ты не используешь меня вот так. Я сожалею о том, что произошло, но это не моя вина.

Веселый и беззаботный щебет птички на соседней ветке прозвучал странно остужающе. Но вполне уместно. На самом деле нет никакого солнца, никаких песен. Все они, как и Пиппа, лишь прикрытие для обмана. Для предательства.

Грегори резко развернулся и зашагал к дому.