Поэтому к анализу внутренней сущности советского режима необходимо подходить прежде всего с позиций права и оперировать четко определенными юридическими категориями. И вообще, если вы хотите правильно понять любую социальную систему, то исследования в первую очередь должны начинаться с правовой области: следует выяснить, какие взаимные права и обязанности установлены законодательством для субъектов правоотношений, существуют ли правовые гарантии – т.е. действует ли принцип неотвратимости ответственности и т.д. Связь между состоянием общества и его нравственностью конечно есть. Однако пытаться понять глубинную сущность социальных реалий только с помощью нравственных понятий – это примерно все равно, что изучать физиологию человека, применяя исключительно категории любовной лирики. Хотя между физиологией и лирикой кое-какая связь тоже есть.
Дело еще в том, что нравственные категории очень расплывчаты и неопределенны, чем часто пользуются люди с нечистой совестью, для которых истина – что нож в горле. Так, можно считать сталинский режим злом, а брежневский – добром. Можно вообще считать злом любую государственную власть. И вот уже – что СССР, что США – все плохо, нет никакой разницы между Лениным, Гитлером и Рейганом.
При всем при этом такие специалисты в основном только тем и занимаются, что выдают глубокомысленные советы по поводу выхода России из кризиса. Представьте, какой рецепт тяжелобольному может прописать врач, знающий физиологию только на уровне любовной лирики!
Ошибка в методе анализа с неизбежностью ведет к ложному пониманию наших реалий. Иногда это приводит к трагедиям, когда люди, не признававшие коммунистический режим и в те времена достойно сидевшие, вследствие заблуждений признали советскую власть в ее нынешнем «сучьем» варианте и всеми силами на нее работали.
К тому же, кроме пассивного наблюдения, в правовой сфере возможны и активные исследования – то, что именуется научным экспериментом. Исследователь может сам попытаться привести в действие юридический механизм государства – «Соблюдайте свои законы!», – посмотреть, что из этого получится, и продемонстрировать результаты всему миру. Такое делалось и раньше, но по отношению к нынешнему режиму, кажется, еще ни разу. А стоило бы.
Еще раз о наших реалиях (Записки сумасшедшего)
(Журнал «Континент» N 104, апрель – июнь 2000 г.)
У меня была мания преследования, мне постоянно казалось, что за мной кто-то следит, а это всего-навсего были органы государственной безопасности.
(Ежи Лец – в распространенной в советском обществе редакции.)
Журнал «Континент» N 93 опубликовал мою большую аналитическую статью о наших нынешних реалиях эпохи демократии. Среди прочего в статье говорилось, что, несмотря на грандиозные внешние перемены, сущность и основные принципы советского режима остались неизменными с 17-го года до наших дней. В частности: как власть у нас держалась на беззаконии – на массовом попрании даже тех прав и свобод граждан, которые официально гарантированы собственными законами этой власти – так и держится на том же беззаконии и сегодня. И если анализ общественной системы делать, исходя из основных существенных принципов власти, то как с октября 17-го власть у нас была советской, так остается советской и сейчас. Впрочем, не в названии власти дело, а в ее сущности.
23 октября 1997 г. 93-й номер «Континента» вышел из печати, а уже 27 октября у меня дома появился гражданин в штатском и, не представившись, заявил, что я состою на учете в Ногинской райпсихбольнице N 25 и должен систематически являться на прием к психиатру. Я так и сел от удивления. То есть сначала выпроводил «гостя», объяснив ему, что, разумеется, ни к какому психиатру я являться не собираюсь, а уж потом сел от удивления.
Правда, удивление мое было не столь уж большим. Дело вот в чем. Когда-то, в середине 80-х годов, написал я для самиздата фельетон, в котором высмеивал «прелести» нашего реального социализма. В феврале 86-го я был задержан в Москве на улице милицией и доставлен в отделение, где очень скоро появился врач-психиатр с санитарами. Произведенный санитарами обыск, изъятие одного находившегося при мне экземпляра фельетона – и я оказался в Центральной Московской областной клинической психиатрической больнице, что в Москве на ул. 8 Марта.