Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина)

Мало того. Статьи 70, 71 действующего Уголовно-процессуального кодекса РСФСР (введен в действие с 1 января 1961 г.) устанавливают, что все собранные по делу доказательства (в том числе и заключения экспертизы) подлежат тщательной, всесторонней и объективной проверке; суд, прокурор, следователь и лицо, производящее дознание, оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, руководствуясь законом и правосознанием; никакие доказательства не имеют заранее установленной силы. Статья 80 УПК РСФСР прямо предусматривает, что заключение эксперта не является обязательным для суда, однако несогласие с заключением должно быть мотивировано.

Тем самым суд, вынося определение о назначении принудительного лечения и виде помещения в психбольницу, сам оценивает заключение экспертизы и сам несет всю ответственность за принятое решение. Заключения экспертизы, основанного только на том, что человек в открытую выступает против власти, для признания невменяемым явно недостаточно. И если суд, упрятав человека в дурдом, руководствовался только таким экспертным заключением, то все слухи о невиновности судей в психиатрических репрессиях слегка преувеличены.

Психиатрия у нас никогда напрямую не подчинялась ни ГБ, ни судам; суды и ГБ не подчинялись психиатрам. И у тех, и у других был только один начальник – соответствующий орган КПСС. Поэтому еще в те времена – до нынешних публикаций сверхсекретных документов Политбюро – вполне хватало оснований считать, что психиатрические репрессии по политическим мотивам осуществлялись по прямому указанию кремлевского начальства. Что ни в коей мере не снимает вины ни с судей, ни с психиатров, ни с других, к этому причастных.

Может, я и вправду сумасшедший, но всегда был твердо уверен, что в обществе демократическом и свободы могут гарантироваться только правом, то есть законами – при условии их неукоснительного соблюдения государством – тем, что именуется законностью. А законность юридически гарантирована только принципом неотвратимости ответственности – когда за каждым наказуемым нарушением прав субъектов правоотношений необходимо должна следовать ответственность, в том числе и (в установленном законом случаях) уголовная. Никакого иного способа обеспечения юридических гарантий прав и свобод человечество пока не придумало.

Регулирование государством общественных отношений на основе правовых норм – то есть исполнение государством собственных законов – еще называют правовым регулированием. Если в обществе торжествует не законность, а творимое властью беззаконие, то никаких юридических гарантий прав и свобод быть не может. Эти права и свободы, в каком бы супердемократическом виде они ни были закреплены Конституцией и законами, могут осуществляться только по разрешению власти и в разрешенных ею пределах. Что у нас всегда и было, несмотря на многочисленные демократические формы и атрибуты.

Еще с раннеперестроечных времен среди правозащитников раздавались все усиливающиеся голоса о том, что советская власть понемногу изменяется и уничтожается. После провала августовского «путча» 91-го года такие голоса вылились в многоголосые хоровые восторги по поводу краха советского режима и полной и окончательной победы демократии. Многие диссиденты признали новую власть и толпой в нее поперли. Положение дел с соблюдением государством своих собственных законов тогда особо никого не интересовало, как не интересует и сейчас.

Оно в принципе не изменилось, только произвол чиновников быстрыми темпами стал расширяться и ужесточаться. Но если восторжествовавшие в обществе демократические формы и атрибуты не влекут никаких серьезных правовых последствий, то цена им не велика – тогда они всего лишь чисто внешние явления, не затрагивающие сущность общественных отношений «власть – гражданин». Какое принципиальное значение могут иметь установленные законом самые демократические права и свободы, если все эти права и свободы, в том числе и гарантированные Конституцией, любой самый мелкий чиновник может легко и безнаказанно нарушить?

И опять же, самый проклятый для наших «демократов» вопрос, от которого они еще с перестроечных времен шарахались, как черт от ладана: чего стоят все возглавляемые вами «широкие демократические силы», если они не способны заставить даже мелких чиновников соблюдать ихние же законы? Да и держатся все эти демократические формы и атрибуты на произволе, представляя собой лишь неотъемлемый придаток нынешней власти, необходимый для «затушевывания», прикрытия сущности политического режима, преступного даже с точки зрения собственных законов. А если принять во внимание стремительный рост произвола и то, что, в отличие от былых времен, он творится силами не ГБ, а в основном – МВД и чисто «ментовскими» методами, то становится вполне понятным вызывающий недоумение западных политологов вопрос: почему в эпоху демократии в широких народных слоях нынешний режим еще называют «легавой демократией».