Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом

Худые вести, как известно, не лежат на месте. Молва о моем инсульте быстро пронеслась как по больнице МакЛейна, так и среди членов Надо же было такому случиться: самый молодой человек за всю историю избранный в совет директоров, оказывается в больнице с инсультом в 37-летнем возрасте!

Двое моих коллег по Банку мозга пришли навестить меня в тот день, пока я была в отделении неврологической интенсивной терапии. Марк и Пэм принесли небольшого плюшевого мишку, и я была признательна им. Хотя я и чувствовала, что поначалу они нервничали, они подарили мне позитивную энергию и сказали: "Ты Джилл, и с тобой все будет в порядке". Эта уверенность в моем полном выздоровлении была для меня бесценной.

К концу второго дня мне удалось накопить в теле достаточно энергии, чтобы поворачиваться с боку на бок, садиться прямо, если мне помогали, на краю кровати, а затем вставать, опираясь на того, кто был рядом. Хотя эти занятия, как выяснилось, и отнимали у меня всю энергию до капли, я делала огромные успехи в физическом отношении.

Правая рука была очень слаба и продолжала болеть, но я могла ею хоть как-то орудовать, пользуясь для этого мышцами плеча.

Энергия моего тела в течение дня то прибывала, то убывала, совершенно иссякая, падая от невысокого уровня до нулевого. Сон позволял немного пополнять ее запасы, и тогда я тратила накопленную энергию, пытаясь что-нибудь или о чем-нибудь Когда запасы энергии истощались, мне нужно было снова спать. Я сразу усвоила, что у меня нет постоянного источника энергии, и, когда она вся улетучивалась, я падала без сил. Я поняла, что нужно очень внимательно рассчитывать свои силы. Мне предстояло научиться копить их и восстанавливать во сне.

Под конец второго дня меня навестил Стив, который сообщил, что завтра рано утром в Бостон должна приехать Джи-Джи. Поначалу я не понимала, что значит "Джи-Джи", ведь я забыла даже смысл понятия "мама". Весь вечер, когда я не спала, я пыталась воссоздать этот смысл в памяти, повторяя: "Мама, мама, мама. Джи-Джи,-Джи, Джи-Джи". Я повторяла эти слова, чтобы найти соответствующие папки, открыть их и вспомнить, что это значит. В конце концов я худо-бедно поняла, что такое мама и кто такая Джи-Джи, ― по крайней мере в достаточной степени, чтобы с нетерпением ожидать ее завтрашнего приезда.

Утром третьего дня меня перевели из отделения неврологической интенсивной терапии, и я оказалась в одной палате с очень интересным персонажем. Эта женщина страдала эпилептическими припадками, поэтому врачи обмотали ей голову большим белым полотенцем, от которого во все стороны расходились многочисленные электроды и провода. Провода были подсоединены к разнообразной регистрирующей аппаратуре, установленной вдоль стены в ее половине палаты, и, хотя она могла свободно перемещаться между кроватью, стулом и туалетом, зрелище было еще то! Я уверена, что всем, кто меня навещал, приходило в голову, что она напоминает горгону Медузу. Ей было скучно, и она всякий раз заговаривала со всеми, кто ко мне заходил. Мне же в свою очередь отчаянно хотелось тишины и чтобы внешних раздражителей было как можно меньше. Шум телевизора из ее половины палаты причинял мне боль и высасывал энергию. Я полагала, что эти условия были прямой противоположностью тем, которые способствовали моему излечению.

То утро выдалось бурным. Уже прибыли мои коллеги Франсин и Стив, и несколько врачей непрерывно суетились вокруг меня. Результатом их суеты стала ангиограмма, а это означало, что настало время определения плана моего лечения. Я отчетливо помню тот момент, когда из-за угла в мою палату вошла Джи-Джи. Она посмотрела мне прямо в глаза и подошла к койке. Вежливо и спокойно она поздоровалась со всеми, кто был в палате, а затем приподняла простыню, которой я была накрыта, и легла рядом со мной. Она сразу обвила меня руками, и я вся растаяла, прижавшись к ней как ребенок. Это был поразительный эпизод моей жизни. Она каким-то чутьем поняла, что я больше не та ее дочь, которая была гарвардским ученым, а снова новорожденный младенец. Она говорит, что любая мать на ее месте поступила бы так же, но я не уверена. Первое и главное, в чем мне повезло в жизни, ― родиться ее дочерью. И теперь мне снова удивительно повезло родиться нее вновь.

Окутанной материнской любовью, мне решительно все нравилось. Мама была доброй и ласковой, хотя и встревоженной, но в целом она была очень мила. Ни с чем не сравнимое ощущение, ведь ничего больше и пожелать нельзя! Мне ввели катетеры, чтобы не нужно было вставать с постели, а теперь