Мой испорченный рай

«Никогда не переставайте действовать, только потому что боитесь не справиться».

— Королева Гавайев Лилиуокалани.

МАТЕО

Я столько раз проводил рукой по волосам, что повыдергивал пряди. У меня разбито сердце, я устал от смены часовых поясов и чертовски нервничаю из-за того, как отреагирует Элси, услышав правду.

Я знал, что скучаю по ней. Но даже не представлял, насколько сильно, пока не увидел, как она, спотыкаясь, поднимается по лестнице. Девушка улыбалась, напевала какую-то песенку, и в ее глазах был тот свет, который я так привык видеть, что, когда он исчез, мне показалось, что он забрал с собой солнце. Наблюдая, как этот свет тускнеет в ту секунду, когда эти теплые, бездонные глаза остановились на мне, я начал беспокоиться, что совершил ошибку, придя сюда.

Но было уже слишком поздно. Я был здесь, чтобы сказать ей две вещи, и теперь, когда самая большая из них открыта и находится во вселенной, я все еще жду, что девушка что-нибудь скажет.

Ее взгляд опускается на руки, где она методично сковыривает красный лак с ногтей. Крошечные малиновые кусочки выделяются на фоне ее черного платья, как блестки.

Скажи что-нибудь, Элси. Хоть что-нибудь. Пожалуйста.

Если она скажет мне уйти, я уйду. Но я не могу отказаться от нас. И сделаю все, что потребуется, чтобы вернуть ее. Я буду унижаться до конца жизни, отдам все, что у меня осталось, если это означает быть с ней.

Ее губы приоткрываются, как будто она обдумывает ответ. Я задерживаю дыхание, готовясь к тому, что может последовать. Ее губы закрываются, и Элси качает головой.

— Что бы ты ни хотела сказать, давай. Обещаю, я это выдержу. — Быть ответственным за чью-то смерть — отличный стимул для развития толстой кожи. Я прошел путь от серфера номер один в мире с десятками предложений для рекламы и фильмов до социального изгоя.

Я воспринимаю ее молчание как возможность присмотреться к ней. Эти широко раскрытые глаза, которые находили удивление во всем, на что бы девушка ни смотрела. Губы, которые я часами целовал, пока они не становились розовыми и припухшими. И кудри, которые любил пропускать между пальцами. Или сжимать в кулаках, когда терял себя в ней. Но не вижу даже проблеска той части, по которой скучаю больше всего, той заразительной улыбки, которая, когда была направлена на меня, заставляла все остальное исчезнуть. Будет ли у меня когда-нибудь шанс увидеть эту улыбку снова?

— Это не имеет смысла, — говорит она тихо, словно разговаривая сама с собой. — Почему все говорят, что ты убил его, если…

— Никто не знал, что произошло на самом деле. Я не сказал им, что он умер, спасая меня, потому что был трусом.

Ее взгляд мечется к моему.

— Никто не знал, почему ты был там?

Я съеживаюсь и качаю головой, хотя мне это и не нужно. Она уже знает ответ.

Девушка всем телом подается вперед на своем месте.

— Почему ты не сказал им? Почему не объяснил, что все это был ужасный несчастный случай?

— Люди верят в то, во что хотят верить. Им нужен был злодей. И, думаю, не сказать правду было способом наказать себя. — Все ненавидят меня так же сильно, как я ненавижу себя, и это было правильно.

Эти прекрасные губы приоткрываются, следует недоверчивый вздох.

— А как же Кайя? Она явно не верит, что ты убил ее брата. Она была в твоей комнате, и появилась у твоих кузенов…

— Она пришла пьяная, поминки были на следующий день. Она плакала и сказала, что простила меня. Сказала, что ненависть съедает ее заживо.

Элси моргает.

— В тот вечер она появилась у моих кузенов, чтобы извиниться за то, что была пьяна, убедиться, что сказала все, что ей нужно было сказать, и вернуть одежду, в которой ушла из моей комнаты.

— Ты должен был сказать мне правду! Я бы тебе поверила.

— Я сделал это! — Я сжимаю кулаки на бедрах. — Я несу ответственность за смерть Эштона.

Девушка бледнеет. Ее плечи опускаются.

— Возможно, я и не хладнокровный убийца, но это я убил его. И я видел ужас в твоих глазах, Элси. Как и все остальные, ты поверила в худшее. Ничто из того, что я мог бы сказать, не изменило бы этого.

— Я знала тебя всего две недели!

— Ты знала меня лучше, чем кто-либо за очень долгое время.

Она откидывается на стуле и потирает лоб. Ее волосы короче, чем я помню, но все еще достаточно длинные, чтобы пряди спадали на лицо. Я хочу протянуть руку и откинуть эти волосы назад, чтобы запомнить ее так, как делал это на острове. Я хочу запечатлеть ее в своей памяти, потому что не знаю, будет ли у меня шанс увидеть ее снова.

— Я ничего не понимаю, — говорит она.

Выдыхаю и набираюсь смелости, чтобы рассказать о себе то, что скрывал. Правду, в которой отказывался признаться даже самому себе.