Мой истинный враг (СИ)

– Что насчет нас с тобой?

– Я говорил с Хэнком. Про связь… – Осторожничает, прощупывает почву. Ребекка напрягается при слове «связь» и смотрит на Мэтта, насупившись. – Он считает, что отрицание связи сделает только хуже. Она никуда не уйдет, но если мы будем сопротивляться, то возникнут последствия. Типа тех, что были в полнолуние.

Пока он говорит, Ребекка внимательно смотрит на него. Потом облизывает губы и спокойно спрашивает:

– Так ты думаешь, у нас с тобой… связь? – Мэтт кивает. Она тоже кивает и пахнет подступающей злостью. Мэтт напрягается и надеется, что эта злость только поверхностная, что Ребекка сейчас возьмет себя в руки, и ссоры не произойдет. Очередной ссоры. Они оба устали от этого. – И что это значит?

Мэтт отводит взгляд, пытаясь подобрать слова.

Он знает, как она реагирует на любые слова, связанные с оборотнями. Она пугается, дрожит и кричит. Иногда она игнорирует, а иногда, наоборот, слишком бурно воспринимает.

– Моего волка тянет к тебе. Ты нравишься ему, а он нравится тебе, даже если сейчас ты этого не осознаешь.

Он слышит, как Ребекка задерживает дыхание. Ее запах меняется. Злость все еще витает вокруг нее аурой с ароматом дыма, но примешивается еще кое-что. Мэтту приходится на секунду отключиться, выпустив зверя, принюхаться, позволить ему поводить носом и впитать запах.

Любопытство. Яркое, с ноткой сирени и густого хмеля…

Мэтт охает, сталкиваясь взглядом с темнеющей радужкой любимых глаз. Ребекка отлипает от двери и говорит:

– Стой на месте.

– Что?

– Не двигайся.

Мэтт застывает, как вкопанный. Ребекка ведет себя странно и смотрит тоже странно, но в ее действиях, словах и даже интонации волк не чувствует никакой угрозы. Как будто он готов подставиться под желание Ребекки поэкспериментировать.

Она делает один шаг и, удостоверившись, что Мэтт продолжает неподвижно стоять, подходит  вплотную.

– Я хочу кое-что проверить, – говорит тихо и кладет одну ладонь Мэтту на плечо. Мэтт пытается сглотнуть, но у него в горле так невыносимо сухо. – Но ты будешь стоять неподвижно.

От этого мягкого, но, без сомнений, приказного тона волк внутри Мэтт облизывается, а сам он чувствует, как в груди обида смешивается с желанием, создавая какое-то буйство эмоциональных красок.

– Хорошо.

– Хорошо.

Ребекка подается вперёд. Между ними несколько сантиметров, и с каждым мгновением, пока ее лицо приближается, сердце в груди Мэтту ускоряется, набирая темп. На секунду ему кажется, что оно разорвется от напряжения.

Ближе. И ближе. Неуверенный взмах ресниц. Прямо в глаза.

А потом ад – едва уловимо, плавно. Губы к губам. Сначала тыкается неловко, пьяно – застывает. Мэтт не двигается, все его тело – камень. Камень, находящийся в шоке. Ноль осознания, только остановившееся на три секунды сердце. И смерть. Прямая, безапелляционная смерть. Даже почти не метафорически, на секунду по-настоящему. Смерть.

Потому что вторая рука ложится на плечо, и больше не робко, теперь смело. Ребекка давит на его губы своими, чуть отстраняется, решаясь, снова вперёд, к нему, прихватывает нижнюю губу, слегка засасывая к себе в рот.

Мэтт закрывает глаза и разжимает губы.

Все. Сдается. Окончательно сдается и от боли, кажется, всхлипывает, когда язык Ребекки неуверенно, нелепо и совершенно неопытно скользит в его рот.

И поцелуй. Сначала на пробу – нежный и осторожный, а потом, когда Мэтт оживает и начинает отвечать (хотя ему и сказали не шевелиться) он становится глубоким. Он становится единственным поцелуем в жизни Мэтта – единственным, который он будет помнить после этого. Потому что губы Ребекки шершавые, но лишь до тех пор, пока не смачиваются слюной. Потому что она входит во вкус, горячеет и отдается этому поцелую вся, сжимая плечи Мэтта так крепко, словно боясь упасть или прижаться теснее. Она отвечает голодно, вкусно, страстно. Ее рот хрипло хватает воздух и снова прижимается к губам Мэтта, снова раскрывается для него, и он тихо стонет, когда их языки сталкиваются, создавая какой-то внутричерепной взрыв.

Мэтт целует Ребекку.

Ребекка целует Мэтта.

Ребекка не обнимает Мэтта, она просто держится за его плечи, но так правильно и для него…

Создана для того, чтобы держать его плечи, целовать его губы, сладко облизывать язык языком.

Соз-да-на.

Волк в истерике, он в восторге, он пробивает Мэтту грудь, тыкаясь лбом, он проникает в сознание и тоже становится частью этого поцелуя, становится почти Мэттом, полноценной его половиной.

Мэтт умирает под напором этих губ. Он ощущает собственную дрожь и дрожь Ребекки так сильно, что боится упасть, и спасибо, что она запретила ему шевелиться, иначе он не сдержался бы – схватил ее так, чтобы она подавилась воздухом и растеклась, как желе в его объятиях.

Когда она отрывается, убирает руки и стоит, глядя на него мутным взором, Мэтт почти уверен, что он не был пьянее ни разу в жизни. Просто в щепки. Разнесен, погребен, прожжен дотла, и кровь, зараженная в момент их первой встречи, становится почти полностью черной.

– Ребекка…