Мне пришлось отправиться самой. Лесная тропа вилась все дальше от домика, к ручью. Немыми стражами ей служили голубоглазые «пролески», солнечные «баранчики» и первая зелень, что не смело, пробивалась на тонких ветвях деревьев.
Я вышла к ручью. Снова столкнулась со своим отражением на воде. Отекший нос и глаза. Вся правая сторона лица приобрела зеленовато-желтый оттенок. На щеке медленно затягивалась ссадина.
– Вы по-прежнему прекрасны, Анна Петровна.
Я оглянулась и тяжело вздохнула.
Под сенью дерева стоял Мартынов.
– Прекратите меня преследовать, Юрий Васильевич, – устало отозвалась я, зачерпывая ведром воду.
– Вам не понять всю силу моей привязанности к вам…
Он приблизился. Я выпрямилась. Мартынов добродушно улыбался, но его глаза! Глаза одержимого – полыхали.
Мне вдруг стало страшно, от осознания того, что настолько опасный человек был рядом так долго. И никто ничего не понял, не догадался…
– Ну же, Анна Петровна, – он потянул меня за руку, в которой я сжимала ведро, – вы не представляете, как тяжело военному в глуши, без женщины… – гусар настойчиво тянул меня к себе.
– Я закричу, – предупредила я.
– Нас никто не услышит, Анечка. Давай, не сопротивляйся. Покажи, чему научил тебя Казбек за три дня…
Я отпустила ведро прямо под ноги Мартынову. Ледяная вода окатила его. Тот от неожиданности вздрогнул, и отскочил.
Я бросилась в лес, к тропе, к домику, к остальным.
Мое неожиданное открытие истинного лица Мартынова сбивало меня с толку. Я отчетливо ощущала свою беспомощность, и что самое ужасное, мне даже некого было винить во всем происходящем! Я сама спасла этого мерзавца от пули!
Он хохотал. Гусар бежал за мной по лесу, и громко смеялся. Словно мы играли в неизвестную мне игру.
Я выскочила из леса на опушку. Домик стоял всего в нескольких метрах от меня, когда Мартынов обхватил меня сзади за талию.
Мне была видна повозка и конь Ессенского. Хотела закричать, гусар больно прижал меня к себе, и приподнял над землей. Я стала сопротивляться, и настойчиво требовать освобождения.
– Да бросьте, Анечка, – говорил он, поглядывая в сторону дома, – после вашего похищения ни один порядочный мужчина не жениться на вас. Даже Кирилл, и тот потерял к вам интерес.
Он развернул меня к себе, и снова вжался в мое тело. Я, рыча, вцепилась в его лицо ногтями.
Мартынов легко отнял мои запястья от своей физиономии, но я успела пустить мерзавцу кровь.
Улыбчивость гусара, как рукой сняло. Он схватил мое лицо, и волосы, притянул к себе и грубо поцеловал.
Мои едва зажившие раны разболелись с новой силой.
Я услышала приближающиеся шаги.
Мартынов оглянулся, получил удар, пошатнулся, и упал в траву.
Мой капитан, как всегда подоспел вовремя.
Я взглянула на него, и вспомнила слова гусар. Слезы тут же наполнили мои глаза.
Ессенский перешагнул через тело Мартынова, и взял мою руку в свою.
Я поспешно опустила глаза, что бы, он не видел моих слез.
– Ты станешь моей женой? – услышала я.
Мое сердце замерло, а душа ушла в пятки, слезы скатились по щекам.
Я взглянула на Кирилла.
– Что?
Он покрепче сжал мою руку, и прежде чем я успела что-либо сказать, он повел меня к повозке. Усадил справа от возницы, сам взял вожжи и тронул коня.
Повозка покатилась по узкой дороге в сторону от дома. Мы миновали лес и выехали на широкую дорогу, которую с одной стороны зажимала отвесная скала, а с другой – обрыв.
Чтобы Кирилл не задумывал, я ему полностью доверилась. Даже если он везет меня в глушь, чтобы убить или продать (хотя я очень надеюсь, что этого не может быть), я приму свою участь безропотно.
– Куда ты меня везешь? – наконец, спросила я.
– В ближайший городок. Там мы найдем батюшку, и тот нас обвенчает. Так больше продолжаться не может, – он хмурился, глядя строго вперед.
На меня даже не взглянул. Так же я не услышала ни слова романтики, ни любви.
И что значит это его: «Так больше продолжаться не может?».
– Почему ты хочешь жениться на мне?
Вместо ответа, Кирилл натянул вожжи.
Повозка остановилась.
Я вопросительно за ним наблюдала.
Капитан обернулся ко мне, слегка обнял и склонился над моим лицом. На секунду замер, ожидая, должно быть, сопротивления.
Я не шевелилась, лишь прикрыла веки. Наши губы встретились. Сначала нежно и легко, потом, с каждой секундой его губы становились все требовательней, а поцелуй все жарче. Сердце принялось отбивать чечетку, меня бросило в жар. Кирилл все сильнее прижимал меня к себе.
Дыхание сбивалось, и мир вокруг перестал существовать. Я льнула к нему, ничего не соображая, только желая задержать этот миг навечно.
Я не знаю, сколько длилось это безумие. Когда он, наконец, отстранился. Разжал объятия. Мне стало холодно и одиноко.
Ессенский подобрал поводья, и хлестнул коня. Его взгляд стал мутным, мое лицо горело. Это казалось каким-то волшебством. Едва он касался меня, я таяла. И в то же время, этот поцелуй вдруг открыл для меня новый мир – мир его души, сознания. И в этом мире он показался мне невероятно уязвимым, словно Кирилл показывал мне свою открытую рану, и ждал участи.