Мой ласковый и нежный мент

– Я как раз в твою сторону и смотрела. Даже больше, чем положено! – рассердилась Людмила. – В чем ты меня подозреваешь? Я Вадиму почти десять лет назад слово дала. И если бы даже очень сильно влюбилась в тебя, это слово не смогла бы нарушить.

– Но ты же его нарушила?

– Что ты себе позволяешь? Какое твое дело, нарушила я свое слово, не нарушила!.. Главное, что я сейчас в постели с тобой, а не с Вадимом.

– А по-моему, главное в том, что тебе не представился случай лечь с ним в постель. Американка пошустрее, видно, да понаглее оказалась!

– Ты думаешь, что говоришь? – Людмила сбросила его руку с плеча. – В чем ты меня обвиняешь?

Что не сразу бросилась в твои объятия или не легла под тебя еще тогда, в пещере? Ты же еще в ту ночь был не прочь переспать со мной, хотя почти не знал меня. – Она подхватила отброшенный в ноги халат, натянула его на себя и яростно прошипела:

– Убирайся отсюда подобру-поздорову, мент поганый! Все мысли у тебя только об одном – как бабе ноги пошире раздвинуть да трахнуть ее покруче, чтобы визжала от восторга. Сегодня ты своего добился. Я и ноги раздвинула, и визжала добросовестно, но учти, в первый и в последний раз! – Она бросила ему одежду и смерила взглядом явно растерявшегося от ее слов подполковника. – Какая ж ты мразь, оказывается!

Ярость сверкнула в глазах Барсукова. И Людмила поняла, что переборщила. Она знала за собой подобный грех. И никогда не любила сюрпризов, особенно неприятных и неожиданных Сегодняшний свой промах она считала именно таким сюрпризом, потому что не ожидала ни от себя, ни от Барсукова такой реакции на близость. Но этот шквал не просто подмял их под себя. Он отнял последние остатки разума, лишил возможности сопротивляться слишком бурному потоку страсти и вожделения… именно вожделения, уточнила она про себя. Вернее, разум он отнял только у нее, потому что ее партнер оказался трезвее и расчетливее. Теперь ей предстояло рассчитаться с ним по полной программе за собственные промахи и заблуждения.

– Убирайся сейчас же!

Она на всякий случай отошла в сторону. Побелевшее лицо подполковника ничего хорошего не предвещало. Сжатые в тонкую полоску губы, сверкающие бешенством серые глаза в полумраке комнаты казались почти черными, слегка подрагивающие пальцы, которые пытались застегнуть рубашку… Кое-как справившись с галстуком, Барсуков похлопал себя по карманам, видно, искал сигареты. Людмила быстро подала ему пачку, лежащую на прикроватной тумбочке. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Она испуганно отдернула руку, а Барсуков, окинув ее испепеляющим взглядом, стиснул пачку с такой силой, что крошево из сигарет посыпалось на пол. Он отшвырнул прочь истерзанную коробочку и шагнул к порогу, не вымолвив ни единого слова в свое оправдание, не обвинив ее, не отругав. Хлопнул дверью, ушел, так и не обернувшись…

На глаза девушки навернулись слезы. Людмила быстро-быстро заморгала, чтобы не дать им пролиться. Да, милиционер не гак прост, как показалось на первый взгляд. Он привык командовать, приказывать и не особо считается с чужим мнением. И это, видно, уже в крови, как и упрямство, от которого впору свихнуться. К чему она неуклонно стремится, пытаясь доказать себе и ему нечто недоказуемое, то, что лежит на поверхности и от чего си уже не спрятаться, как бы она ни пыталась это сделать.

Она вздохнула, закрыла входную дверь и, привалившись к ней спиной, ощутила вдруг дикую усталость, накопившуюся в ней за весь этот очень длинный и очень печальный день. «И ночь!» – подумала она и, опустившись на пол, обхватила колени руками, уткнулась в них лицом. Слишком много всего произошло за это время. Хорошо, что завтра ей не идти на работу, а Славка вернется только послезавтра. Ей надо побыть одной, чтобы немного привести себя в чувство и примириться с неизбежным: с Вадимом у нее все кончено, даже если он вдруг решит отказаться от американки, и с Денисом вряд ли что получится. Пожалуй, подполковник сейчас больше нуждается в наморднике, чем в ее объятиях. Она вспомнила его печальный и измученный взгляд, скользнувший по ней в тот момент, когда она передала ему пачку сигарет. И неожиданно сердце опять сжалось от нежности к нему и те чувства стыда за то, что она так гнусно и безжалостно обошлась с человеком, с которым ей совсем недавно было так хорошо. Она уже была на грани того, чтобы сказать ему о своей любви… Людмила с остервенением стукнула мокрым от слез кулаком по ножке кухонного стола и вскрикнула от боли. Она совершенно забыла об ушибленном локте. Но эта боль не только привела ее в чувство. Она явственно поняла, что Барсуков, подобно торпеде, вторгся в ее жизнь, и уже нет от этого никакого спасения, потому что, как ни сопротивляйся, как ни отговаривай себя, она все-таки любит его. И любит так, как никогда и никого в своей жизни не любила.

Глава 25

– Нет, это точно не Эгерлы. – Денис еще раз внимательно вгляделся в фотографию и отодвинул от себя. – А что Кочерян говорит по этому поводу?