Мой лейтенант

В этот день ранним утром Марья Степановна Клюева проснулась с неприятным чувством. Сразу, как проснулась, подошла к окну и посмотрела во двор на серую, с завядшей травой клумбу, на тропинку, ведущую к улице, на кусты вишен и частокол мелкого штакетника, ограждавшего участок. Убедившись, что все на месте, она перевела дух. Приснится же такое! Ей приснилось, будто они с Павлом спят крепким сном, а за окном грохот, взрывы, шум голосов… Как только Павла нет, да еще если полк поднят по тревоге, ей всегда вспоминается война. Сколько лет уже прошло с тех пор, а вспоминается. Марья Степановна отошла к кровати, посмотрела на часы и позвонила, вздыхая и хмурясь, в полк: нет ли для нее каких известий от Павла? Дежурный ответил, что нет — никаких поручений он не получал от товарища полковника Клюева.

* * *

Марья Степановна была одна из тех женщин, которые свой главный интерес в жизни видели в интересах и заботах мужа. Она познакомилась с Павлом на фронте — молоденькая застенчивая медсестра и бравый командир стрелкового взвода. Они поженились. Маша Клюева, как звали ее друзья и однополчане, когда закончилась война, оставила свою медицинскую профессию — вид крови, истерзанного, изуродованного тела приводил ее в полуобморочное состояние. В гарнизонах, где служил ее муж, она выполняла любое дело, какое подворачивалось под руку. Была библиотекарем, кассиром в сберкассе, воспитателем в детском саду, оператором на почте, но ни одна из этих должностей не удовлетворяла ее; она просто добросовестно выполняла обязанности, считая, что настоящее призвание ее в другом.

«Может, это очень узко, — подумала она однажды, — но я счастлива, если счастлив Павел, если здоровы дети… Мне так хорошо, если я успеваю помочь ему в чем-то. Иногда кажется, будто я способна жить лишь его жизнью».

Когда Марье Степановне стало известно, что в полк для проверки приехал Ликеев, у нее как-то неприятно екнуло сердце. Собирая мужа в ту ночь, она спросила его, как встретились бывшие фронтовики. Муж хмуро буркнул, что никак, что Ликеев был сух, официален и лишь мельком упомянул об их фронтовом знакомстве. И вот этот маленький факт беспокоил сейчас Марью Степановну.

Кому расскажи: фронтовики — и такая встреча, — засмеют. Да в чем дело? Столько лет прошло! Какие могут быть сейчас претензии!

«Может, потому так получается, — думала Марья Степановна, — что приехал сюда не в гости, а как поверяющий? Поэтому и держит себя строго, чтобы соблюсти беспристрастность? Нет, не потому. Не эта причина», — отвечала она тут же себе и старалась, напрягая память, представить того, давнего Ликеева.

Какой он был? Как держал себя? Как говорил, улыбался?

И вот уже плывут перед ее глазами поля, вьется в кустарнике дорога, скрипит повозка с медикаментами, повозочный, сгорбившись, сидит в передке. А они шагают сзади — она и Ликеев, молодой, но очень серьезный старший лейтенант Ликеев.

В серой гимнастерке, в ремнях, белый подворотничок оттеняет загорелую шею, на лбу густой вихор волос — ничего был парень. Девчатам из санвзвода нравился. Командиры про него говорили: далеко пойдет, уже теперь помощник начальника штаба, хотя в полку недавно.

Дело прошлое, хитрить ни к чему: лестно было ей, молоденькой девушке, внимание Ликеева. И хоть ничего между ними такого не было, но какая-то нитка связывала. Принимала его ухаживания. Когда руку ее задержит в своей, иной раз будто невзначай обнимет. Не противилась. Не возражала. Хотя внутренне часто сжималась: то ли это? зачем это? Обидчив был Ликеев ужасно. Чуть что — сразу сух, официален, металл в голосе.

Когда летом полк отвели на отдых, Ликеев решил, видно, использовать время, чтобы поставить точки над «и». И неизвестно, как бы все повернулось, как бы сложились их отношения — не безразличен был ей Ликеев. Только скрутила ее в ту пору злая ангина, слегла Маша и неделю провалялась пластом. Какие уж тут разговоры, когда градусник тридцать девять и пять десятых показывает. Когда чуть в госпиталь не упекли.

А полк после отдыха снова ушел на передовую. Вскоре и она вернулась к своим обязанностям. И опять Ликеев к ней с самыми серьезными намерениями, о которых, кажется, уже знал весь фронт. Снова, хоть и изредка, встречи и как бы само собой разумеющиеся поцелуи — ну прямо жених и невеста.

И вдруг теплое июльское утро и переправа на неизвестной русской реке, где она, бледная, растерянная медсестра Маша, эвакуировала раненых в медсанбат.

Теплое июльское утро светит ей и теперь в глаза, и, будто живая, переправа стоит перед ней. Разве забудешь место, где повстречала тебя судьба? Судьба в образе долговязого улыбчивого лейтенанта Клюева.