Мой летний эротический роман

— Ваш кофе, босс.

— Я могу все объяснить… — напряженно говорит Мэтт и встает из-за стола.

— Говоришь, как любовник, которого муж застал голым в шкафу.

— Вероника…

— Тебе не хватает одного эротического романа? — с недобрым прищуром спрашиваю я.

Мэтт забирает кружку и ставит ее на стол. Сам присаживается на него и притягивает меня к себе.

— Если мы говорим о серии книг, то да. Одного романа для серии мало. Поэтому я объявил конкурс эротических романов.

— Итак, я зачитаю… — Пытаюсь отодвинуться от Мэтта, но он удерживает меня, получается только вывернуться в его руках. Теперь я стою к нему спиной, а он, прижимая меня к себе, обнимает сзади.

Встряхиваю листок с рецензией и пытаюсь не обращать внимания на прикосновение его пальцев к моей шее, когда он перекидывает волосы на грудь.

— Глава вторая: петтинг. Глава третья: секс через простыни.

— М-м-м… — Мэтт оживляется, будто на заметку берет.

— Глава четвертая: петтинг и секс. Глава пятая: сцена сексуального насилия над героиней. Каждая из сцен включает в себя подробные физиологические и эмоциональные описания…

— Если бы ты только слышала себя со стороны, — мурлычет Мэтт, медленно проводя носом по ложбинке на шее, — у тебя так голос меняется, когда ты говоришь о сексе…

Делаю глубокий вдох, чтобы не раствориться в этой волнующей неге, которая на меня нахлынула. Я же о серьезном!

— В книге присутствует ряд триггерных тем: абьюзивные отношения, попытки сексуального насилия, психологическое и физическое насилие… — А его губы уже так чувственно блуждают по моей шее! — Мэтт, я не хочу читать такие книги!

Снова пытаюсь вывернуться и оказываюсь с ним лицом к лицу. Очень неудачная поза для серьезных разговоров.

— Тогда не читай, — говорит Мэтт. — Я поручу это нашей бабуле-выпускающему-редактору.

С ужасом представляю, как Ирина Васильевна рецензирует текст о половом акте между женщиной и двумя киборгами.

— А можно вообще обойтись без такой серии?..

Мэтт отпускает меня. Смотрит серьезно.

— Вероника. Мне нужно показать результат моей работы. А результата не будет, если мы продолжим делать детей.

Я не сразу понимаю, что он о детской литературе. Из уст Мэтта этот сленг звучит как-то иначе.

Я могла бы возразить, что в издательстве еще выходят исторические романы и мемуары известных людей Минска. А еще переводы поэзии и прозы на белорусский. Но это продается еще хуже детей.

— Насколько сильно ты хочешь, чтобы этой серии не было? — вдруг спрашивает Мэтт.

— Очень!

— Насколько «очень»? Готова поставить на это свое желание?

Я смотрю на него, не мигая. Он не шутит? Серьезно согласен на такой шаг, если я просто загадаю желание? Или это проверка? Потому что я внезапно понимаю, что желание для меня важнее серии эротических романов. Не хочу тратить его на такое — думаю об этом, и сама себе удивляюсь.

— Нет, я потрачу желание иначе.

Мэтт улыбается, будто бы предвидел ответ.

— Вот и хорошо. А я постараюсь сегодня загладить твои неприятные ощущения разными, очень приятными способами. Рабочий день почти закончился. Пойдешь со мной на свидание?

Я делаю вид, что задумалась.

— Допустим…

— Кстати, свое желание я тоже загадаю сегодня.

Мэтту нужно задержаться на работе, мы договариваемся встретиться через час. Выхожу из офиса и сразу набираю Илону. Официальный повод для встречи — давно не виделись, я соскучилась. А на самом деле мне очень хочется рассказать ей о том безумии, которое сейчас происходит в моей жизни, — рассказать о Мэтте.

Подхожу к террасе любимого кафе и вижу Илону. Она тоже меня замечает, но смотрит как-то странно, наискосок, не в глаза. Направляюсь к ней, на ходу снимая солнцезащитные очки.

Илона чуть не подпрыгивает на месте. Вскакивает со стула.

— Ника?! Это ты?! Очуметь!

Сначала даже не понимаю, что происходит. Илона забыла поздороваться, даже не обняла, как у нас заведено, только крутится вокруг с таким воодушевлением, будто Кейт Хадсон явилась собственной персоной.

— Ох как тебе идет этот цвет помады! И каблуки… И распущенные волосы… Ты как актриса, которая не хочет, чтобы ее узнали.

Улыбаюсь ей голливудской улыбкой. Но в глубине души не понимаю, с чего столько эмоций. Ну подумаешь, каблуки, платье, макияж. Для меня я осталась самой собой.

— Все нормально, — с трудом скрывая ликование в голосе, говорю я.

— Вообще не нормально! Я тебя в жизни такой не видела. Даже на моей первой свадьбе!

Мы садимся за столик под зонтиком. Хорошо, что он скрывает нас от палящего солнца, но все равно жарко и душно: ни дуновения ветерка. Можно пойти в зал, но белорусское лето такое недолгое, что при любой возможности я выбираю улицу.

Заказываем кофе гляссе. Я дожидаюсь, пока улягутся эмоции подруги, и рассказываю обо всем по порядку. И про книгу, которую пишу. И про поцелуй во время экскурсии. И про ночь в отеле — очень коротко. Про уход из дома.

Я так воодушевлена собственным рассказом, что пропускаю момент, когда пузатые стаканы с кофе оказываются на столе.

— И что, теперь ты живешь с директором издательства? Тем самым снобом, от которого ты сбежала под дождь из этого самого кафе? — спрашивает Илона после того, как я излила ей душу.