Мой любимый демон

Подойдя ближе, Омелла одним рывков сорвала мешающую ткань и застыла от удивления. На картине было изображено четверо людей: в центре сидела молодая улыбающаяся женщина - Элизабет, за ее спиной стоял статный красивый черноволосый мужчина - покойный муж тети, а вот по бокам от маркизы были изображены двое детей - мальчик и девочка одного возраста и настолько похожие, что создавалось впечатление, будто смотришь в одни и те же глаза, в одно и то же лицо, явно брат и сестра, но настолько похожие друг на друга, что просто в это не верилось. Странно, что полотно хранилось в этом крыле дома, да еще и было разорвано - неповрежденными остались только лица. В таком состоянии ее проще было бы выбросить, но кто-то все же хранил ее, даже такую. Маркиз погиб пять лет назад, но они с тетей довольно много времени проводили со всей семьей, однако девушка даже предположить не могла что это за дети, на вид им где-то лет десять, а может и меньше. В чертах мальчика и девочки улавливались некие черты лица Маркиза де Свот, но ведь давно известный факт среди родных, что тетя не может иметь детей. Похоже, ее прогулка по дому оставила больше вопросов, чем ответов.

“Неужели тетя скрывала что-то от семьи?” - Мэл не верилось, что тайны семьи Леорских лежат еще глубже, чем есть, у каждого не просто шкаф, а склад с запрятанными скелетами. Ложь так сильно захватили из всех, сплошь и рядом одно вранье, недомолвки. Девушку аж передернуло от отвращения к собственным родным. Так больше не может продолжаться, даже если это ложь во благо. Ей надоело разгребать грязное белье своей семьи и каждый раз ужасаться от обнаруженного.

Медленно выдохнув и просчитав мысленно до десяти, Мэл вновь занавесила картину тканью, которую все это время продолжала держать в руках, и было направилась обратно к двери, как, развернувшись, столкнулась с человеком, чье лицо шокировало отсутствием кожи, в его глазах застыл ужас, обнаженные мышцы не кровоточили и пугали своим нежно-розовым цветом.

Мэл застыла на месте, боясь пошевелиться, и не отрываясь следила за тем, как человек начинает падать на нее, его испуганное лицо все приближалось и приближалось. Кто-то схватил ее за плечо, и, вскрикнув от ужаса, девушка резко дернулась в сторону, навалившись на рядом стоявший стол. Ваза на нем покачнулась и опрокинулась на бок, скатываясь все ближе к краю. Время замедлило свой ход, но с каждой упавшей песчинкой жизни хрупкое изделие неумолимо стремилось вниз (Мэл просто физически не успевала что-либо сделать) и с разлившимся по комнате звоном разбилось об пол на мелкие осколки. Вздрогнув, она развернулась к упавшему ранее телу и присела рядом с ним. Облегчение накатило теплой волной, расслабляя напряженные мышцы - это был всего лишь искусственный манекен для изучения строения человеческого тела. Усмехнувшись своей разыгравшейся фантазии, Мэл встала с корточек и потянулась за свечой, неведомо как уцелевшей на столе, но стоило ей только коснуться кольца на подсвечнике, как кисть зажала чья-то стальная хватка.

- Вы куда-то собрались, маркиза? - приторно ласково прошептали на ухо.

Резко вырвавшись из тисков, Мэл попыталась достать рядом стоявшего локтем в грудную клетку, тем самым выбивая из него воздух и добавляя себе спасительное время. Но маневр с самого начала был обречен на неудачу, и девушка попала в свою же ловушку. Валентин крепко держал ее с заведенной за спину рукой, не давая больше делать лишних движений. Во мраке комнаты, плохо рассеивавшемся только одной свечой, его глаза пылали кроваво-алым. И Мэл очень хотелось верить, что это всего лишь отражение огня, а не то, о чем она подумала…

*

В зеркале отразились довольно красивые черты лица: прямой нос с чуть вздернутым кончиком, миндалевидные глаза цвета вишни - довольно необычная внешность, скорее восточная, притягивающая к ее обладателю окружающих, но все же чуждая обоим мирам, что его родному, что приютившему на какое-то время. Кожа совсем недавно приобрела легкий бронзовый загар, и теперь светлые волосы еще сильнее стали выделяться на общем фоне.

Поправив манжеты тонкой рубашки, Лиан накинул на плечи светлый плащ и поднял воротник. Отец безумно любил маму, но как бы сильно не хотел этого, не мог быть с ними; две недели - вот все, что он мог себе позволить. Какие-то две жалкие недели в год с любовницей и внебрачным сыном.