Но он вдруг решил наложить свои скрюченные кровавые лапы на то, что стало ценнее золота. На женщину, которую сам был готов убить, за то, что так глубоко засела во мне. За то, что стала моей Ахиллесовой пятой.
И старик понял это. В тот грёбаный вечер понял и решил избавить меня от неё. Он презирал людские слабости, считая, что они лишь мешают в достижении целей. Видимо, я плохо скрывал свои эмоции. Чувства, которые вызывала моя нимфа одним лишь своим существованием и наивным взглядом.
Зверь внутри разрывал мою шкуру на лоскутки вместе с внутренностями, когда я увидел их вместе. Когда увидел блестящие глаза старика, чувствовавшего победу. Когда увидел мертвецки- бледное лицо Бэмби с глазами, полными слёз. В этих глазах отражался панический страх и непонимание. Больше всего на свете я не хотел этого. Не хотел видеть эти эмоции на её красивом личике. Тем более после того, как увидел её глаза во время оргазма. После того, как увидел КАКОЙ она может быть.
Не знаю, как смог удержаться и не вырвать этому чудовищу сердце через глотку. Рука не поднималась избавить мир от человека, который и так одной ногой стоит в могиле.
Почти насильно закинув перепуганную Мишель на заднее сидение машины, я кивнул Степану и своим ребятам отбой. Пришлось на всякий случай прихватить всех, так как не был уверен, как нас встретят. Не был уверен, что охрана пропустит нас. Вышло проще, чем я думал. Досадно. Хотелось выпустить пар и пару- тройку чьих-то внутренностей.
Лучше было схлопотать пулю, чем видеть дрожащую девушку в зеркале заднего вида. Всё пошло наперекосяк. Сам затеял эту игру и сам проиграл. Лучше было изначально показать ей, кто я есть на самом деле. Монстр. Убийца. Лучше было бы, если бы об этом она узнала от меня, чем от кого-то другого. Моя актёрская игра «а-ля хороший мальчик» провалилась с треском. Больше не было смысла в этом спектакле.
Мы молчали всю дорогу. Я думал о том, чего ждать от неё и что делать. Знал по глазам девушки, что это была не светская беседа. Её потряхивало. Даже на расстоянии я видел, как её пухлые губки чуть дрожали, а по бледным щекам текли ручейки солёных слёз.
Нужно было срочно выпустить пар. И мне и ей. Клокотавший внутри меня огонь простыми словами не потушить. Я боялся. Так давно я ничего не боялся, но в этот момент меня страшила мысль того, что придётся её отпустить. Насильно удерживать не смогу, видя день изо дня её страх. Она не такая, как Анна. Та ничего не боялась. Эта другая. Я отпущу, если она так захочет. На горло себе наступлю, сердце раздавлю, но сделаю это.
Всё это ново для меня. Это сводящее с ума чувство, когда хочется затрахать до смерти или убить или посадить под замок, чтобы любоваться мог только я. Раз уж притворяться больше не надо, раз уж она знает правду, то я решил выпустить зверя. Сорвать с него оковы.
Почти втолкнув её в нашу квартиру, я, не снимая обуви, двинулся на неё. Она испуганно отступила под моим грозным взглядом, напоминая ещё больше оленёнка Бэмби. Я не смог остановиться. Вырвавшегося из длительного заключения зверя было не остановить одними запуганными глазками. Не сегодня.
Мишель успела только пискнуть, как я накинулся на её сводящий с ума пухлый ротик, прерывая все её возражения. Она дёрнулась в моих руках, но была лишь теснее прижата к моему телу. У неё не было шансов.
Всё так же проталкивал наши тела вглубь квартиры, пока мы не упёрлись в стену. Она трепыхалась в моих тесных оковах, словно птичка, пытаясь оттолкнуть. Я же даже не замечал, что всё сильнее впивался пальцами в её ягодицы, а другой сжимал её шею. Мишель что-то мычала в мой рот, пытаясь извернуться и колотя своими маленькими кулачками по спине.
Её такие сладкие губы так и просили, чтобы я их съел. Оставил отметины. Заклеймил её. И я поддался на их уговоры. Истязал зубами, затем облизывал, залечивая раны. Я чувствовал, что делал ей больно, но не мог ослабить хватку.
Из её груди вырвалось что-то среднее между всхлипом и стоном, когда я скользнул рукой в её брючки и провёл пальцем по в миг увлажнившимся складочкам. Затем глубоко и медленно проник двумя пальцами вглубь лона, что заставило её вскрикнуть от наслаждения. Я уверен, что это именно оно и было. За эти сумасшедшие дни вздохи, вскрики и стоны наслаждения ни с чем перепутать не смогу. Зверь внутри ликовал. Сдалась. Капитулировала.
Мишель дышала так же тяжело, как и я. Наконец-то перестала вырываться и отталкивать. Лишь отвечала на мои гортанные стоны такими же стонами. Они соединялись воедино, прокатываясь и оседая на стенах нашей пещеры.
Я приподнял её чуть выше, заставляя привстать на носочки. Обхватив меня за плечи руками, она снова вскрикнула, когда я продвинул пальцы глубже, ускоряя их движение. Её попка выгнулась, давая мне больше доступа. Но эти треклятые брюки всё ещё мешали.