Елена Троянская казалась не призом, а богиней, вершащей судьбы.
– Вижу, работа моей дочери произвела на вас впечатление, – заметил Гринфилд.
Себастьян неопределенно хмыкнул.
– Восхитительна, не правда ли? – Гринфилд указал бокалом в сторону картины. – Пока моя дочь не добилась от меня разрешения учиться в Оксфорде, я был уверен, что у всех синих чулок бородавки на носу и из подбородка торчат волосы. Представьте мое удивление, когда дочка представила нам эту девушку на вашем новогоднем балу. С радостью признаю, что ошибался.
– Разумеется, ошибались, – сказал инженер. – Ради такой и я бы отправил тысячу кораблей.
– С такой как бы самому не отправиться на тот свет, – проворчал старший партнер, и все захихикали.
– Сколько? – сказал Себастьян, в его голосе прозвучала такая угроза, что хихиканье резко прекратилось. – Сколько вы хотите за нее?
Кустистые брови Гринфилда взлетели вверх.
– Не думаю, что картина продается…
– Да будет вам, Гринфилд, – сказал Себастьян, – у всего есть своя цена.
Банкир мгновенно протрезвел. Этот язык он понимал.
– Можно, конечно, и обсудить, – сказал он. – Уверен, что за соответствующую цену Хэрриет согласится расстаться с портретом.
– Отлично, – сказал Себастьян. Он залпом опрокинул бренди и с силой поставил бокал на стойку. – Заверните портрет и отправьте в мой дом в Уилтшире. Всего хорошего, джентльмены.
Он вышел из дома, оставляя за собой череду встревоженных и озадаченных людей, которые случайно попались ему на глаза. Среди гостей поднялся ропот: «
Тем временем ландо герцога на бешеной скорости мчалось к вокзалу Виктория.
В саду за домом в Клермонте пахло землей и опавшими листьями.
– Ваша светлость! – Стивенс был приятно удивлен, увидев Себастьяна, шагающего к конюшням в угасающем вечернем свете.
– Приготовь моего коня, – сказал Себастьян. – Только его. Я еду один.
Глаза Стивенса расширились, когда он уловил настроение своего хозяина, и вскоре он уже выводил из конюшни под уздцы оседланного Аполлона. При виде Себастьяна жеребец издал обиженное ржание, и хозяин рассеянно почесал мягкий нос, уткнувшийся ему в грудь.
– Скучал по вам, – добавил Стивенс. – На днях укусил Мак-Магона за спину.
Себастьян нахмурился.
– Ты его выпускал?
– Совсем ненадолго. Последние дни постоянно лил дождь, земля на полях превратилась в кашу. Он может немного покапризничать, ваша светлость.
Аполлон нервничал, его все время приходилось обуздывать. Напряжение так и вибрировало в мышцах животного, будто туго сжатая внутри пружина готова была вот-вот распрямиться. Казалось, стоит ослабить давление шпор, на дюйм отпустить поводья, и наездник с Аполлоном взлетят неудержимо, как выстрел.
В последнее время Себастьян избегал своего загородного дома, потому что все в Клермонте напоминало об Аннабель. Чем усерднее он взывал к своему разуму, пытаясь поглубже упрятать воспоминания и эмоции, тем больше чувства выходили из-под контроля, словно сдерживаемая всю жизнь страсть вырвалась на свободу и теперь мстила ему, словно ранее ему удавалось избегать безумств любви лишь для того, чтобы оказаться поверженным именно этой женщиной. Сложись жизнь по-другому, он сделал бы Аннабель предложение… Да она уже была бы его женой!
Себастьян миновал подъездную аллею. Теперь по обе стороны расстилались теряющиеся в дали бесконечные акры полей. Сумерки сгущались, лишая красок деревья, землю, небо. Все вокруг постепенно становилось безнадежно серым, серым, серым…
Он уедет из Лондона и вернется в Клермонт. И все станет на свои места, ему всегда это помогало.
Монтгомери наклонился вперед, и по спине Аполлона пробежала дрожь. Они проскакали галопом по тропинке, затем свернули на поле и помчались к виднеющемуся вдалеке лесу. Ветер хлестал Себастьяна по лицу, больно, как лезвие ножа. Холодные слезы струились из уголков глаз, словно от бешеной скорости его чувства вырвались наружу… В ушах Себастьяна раздавался быстрый глухой стук копыт, свист ветра. Окрестные поля, леса, казалось, неслись прямо на него. В голове не осталось никаких мыслей, только сосредоточенность, скорость, холод…
Хватит, хватит, хватит…
Себастьян мчался все быстрее, пока на краю поля не показалась темная стена леса. Он натянул поводья.
Что-то бледное мелькнуло на земле. Аполлон заржал и метнулся в сторону.
Монтгомери инстинктивно приник к лошади, но почувствовал, как круп Аполлона опускается, задние ноги отрываются от земли. Затем конь встал на дыбы, мощное тело взметнулось вверх, вверх до предела, а Себастьян не мог совладать с животным! Сейчас они опрокинутся!
На мгновение мир застыл, ясный и четкий, как осколок стекла. Бескрайний простор неба, развевающаяся грива над ним. Аполлон непременно раздавит его.