Мой любимый sputnik

Однако встретив Мюу, я почти совсем перестала писать. Почему, интересно? К. рассказывал мне о теории “fiction = transmission”<“Художественный вымысел = передача” (англ.). Речь идет об одной из теорий нарратологии — дисциплины, изучающей повествовательные тексты, природу, формы и функционирование повествования, общие черты, присущие возможным типам нарративов, критерии, позволяющие различать их между собой, а также систему правил, в соответствии с которыми они создаются и развиваются. Нарратив — главная форма, посредством которой вымысел живет в культуре. С помощью повествования люди придают опыту форму и смысл, упорядочивают его, выделяя начало, середину, конец и центральную тему. Человеческая способность рассказывать истории — главный способ, каким людям удается упорядочить и осмыслить окружающий мир. >, и она звучит вполне убедительно. Кое-что теория эта действительно объясняет довольно точно. Но мне кажется, что отнюдь не все. Уф! Не пора ли научиться мыслить проще?

Проще… Проще…

Скорее всего, я просто перестала думать — конечно же, исключительно в моем почитании того, что такое “думать”. Я живу рядом с Мюу, и это состояние близости жизней похоже на две ложки, сложенные вместе, одна в другую; с Мюу пеня несет куда-то (видимо, следует сказать, что “куда-то” — место совершенно непонятное), а я только и думаю: “Н-да… весьма… А, ну и ладно, пусть несет!”

Вот и получается: чтобы так плотно приблизиться к Мюу, мне нужно максимально освободиться от лишнего груза. Даже такое основополагающее занятие, как “думать”, неизбежно становится для пеня ощутимой ношей. Вот в этом-то все и дело.

И сколько бы там мое пастбище ни зарастало травой — я об этом больше знать не знаю, вот еще! Просто заваливаюсь в густую траву, глаза — в небо, и любуюсь проплывающими белыми облаками. Вверяю свою судьбу их течению. Тихонько отдаю свое сердце пронзительно свежему запаху трав, шепоту ветра. Знаю я что-то или не знаю, какая разница — все это для меня уже безразлично.

Нет, не так! Все это для меня было безразлично с самого начала. Мне нужно стараться точнее излагать свои мысли. Точность… Точность…

Я понимаю, что моим правилом — правилом Человека Пишущего — было лепить фразы из того, что я в действительности знала (или о чем имела представление), но делать это так, как если бы в данную минуту я ничего об этом не знала. Как только я скажу себе: “А вот это я точно знаю! Гробить силы и время на то, чтобы писать об этом? Ну уж нет!” — все, моему писательству конец. Все-таки я не могу двигаться “вообще куда угодно”. Скажу конкретнее. К примеру, думаешь о ком-то: “Вот этого человека я знаю хорошо! Нечего тут копаться в деталях, все отлично!” — и пребываешь в полном душевном равновесии. Если я или вы будем так поступать, скорее всего, нас жестоко предадут. Во всем, в чем, как нам кажется, мы довольно здорово разбираемся, спрятано еще ровно столько же, в чем мы абсолютно не разбираемся.

ПОНИМАНИЕ — ВСЕГО ЛИШЬ СУММА НЕПОНИМАНИЙ.

В этой мысли (только между нами!) — суть моего скромного способа познания мира.

Ведь в нашем мире “знаю” и “не знаю” на самом деле напоминают сиамских близнецов — так же фатально неразлучны и хаотично перемешаны между собой.

Смешение… Смешение…

И вообще, разве кто-то способен точно провести границу между морем и тем, что в нем отражается? Или сказать, чем падающий дождь отличается от печали и одиночества?

Так-то вот. И посему я героически отказываюсь копаться в том, что такое “знаю” и “не знаю”. Это — моя отправная точка. (Если задуматься, такая стартовая позиция — просто жуть, хуже не бывает. Но куда ж деться, человеку нужно от чего-то отталкиваться, чтобы двигаться дальше. Так ведь, а?) Вот потому и пришло ко мне понимание того, что все неразрывно связано между собой: тема и стиль, субъект и объект, причина и следствие, я и суставы моей руки. Все, что могло просыпаться, высыпалось на кухонный пол и смешалось в одну кучу — соль, перец, мука, крахмал, если можно так выразиться.