Мой любимый враг

Значит, это его мама… По всей видимости наши мамы знакомы. Возможно, это мамина подруга. Она больше тридцати лет назад уехала отсюда, выйдя замуж за моего отца. Но старые знакомые, которые иногда встречались ей, пока мы гостили у родственников, всегда вызывали бурю эмоций и слез. Никогда не понимала, что маму держит там. Здесь у нее все. Все родственники. Да она душой до сих пор здесь находится. Всегда рассказывает мне о своих местах, вспоминая свое детство и молодость.

Отец бросил нас, когда я должна была пойти в школу. Бросил, оставив нам ту самую однокомнатную квартиру, которую ему выдали от завода. С того времени мы и живем в ней. А папа… А папа ушел к другой женщине, которая в девяностых годах начала свой опасный бизнес. Внешне он был обычным — магазин одежды. Но вот, когда их застрелили в нулевых, стало известно на всю страну о настоящем подпольном производстве запрещенных препаратов. Также выяснилось, что у меня должна была родиться сестренка. Или братик.

— Ой, Люб, как же я виновата… — не унимается женщина.

— Зин, какой же ты грех на себя взяла, — растягивает мать, сочувствуя ей, отчего начинаю задумываться о смысле их слов.

Мама знает, что женщина по имени Зина в чем-то виновата. Но как она может знать, в чем, если мы вчера только приехали? Внезапно меня осеняет:

— А кто ваша мама? — спрашиваю у мужчины, который не отходит от нас с Тимуриком далеко.

Мужчина держит паузу. Ему будто не хочется рассказывать всю правду. Это не опасение за нас. Это ему не хочется вспоминать плохое. Но потом, закусив губу, все же произносит:

— Вы правильно подумали…

После его слов во мне проснулся очередной зверь.

— Убирайтесь отсюда, — шиплю на мужчину, вставая вместе с Тимуриком с кровати и наступая на него. Только сын на моих руках останавливает меня от нанесения новых ударов.

— Успокойтесь, — пытается вразумить меня мужчина, которого, кажется, зовут Андрей. — У вас ребенок на руках.

Несмотря на появившуюся решительность в голосе, он начинает отступать назад. Оба понимаем, что второй раз с кулаками на него я не кинусь. Но настрой у меня решительный, злость еще не прошла после его падения на моего ребенка. Поэтому Андрей не желает спорить со мной. А просто слушается и пятиться назад.

От моего выпада даже мама со своей одноклассницей Зиной прекращают обниматься. Мама с опаской озирается на меня, но постепенно отходит к стене и встает вкопанной. Виновница в смерти моего племянника только внимательно смотрит мне в глаза.

— Идите отсюда! Чтобы больше нам на глаза не попадались! — начинаю кричать, разбудив при этом Тимурика.

— Тише, — выставляет руки вперед женщина, пытаясь или меня, или Тимурика успокоить. — Мы уйдем. Только ты не нервничай. Ребенка еще больше напугаешь.

— Вам ли что-то говорить о детях… — цежу сквозь зубы, показывая всю ненависть, которая зародилась во мне сразу после того, как я узнала о трагедии.

— Не дерзи, — вступается за свою мать Андрей, хотя делает это в спокойном тоне, без «наездов». — Мы уйдем. Но если что-то нужно будет, мы слева от вас. В двухэтажном доме.

— Мне от вас ничего не нужно, — отрицательно качаю головой, готовая наброситься на них с кулаками.

Женщина буквально скукоживается от моего взгляда. Это понимает ее сын, поэтому берет мать под руку и просто выводит из дома, напоследок кинув в меня свой пристальный взор. В его глазах нет ненависти ко мне. Но тот факт, что он тоже настроен воинственно — Андрей не даст в обиду мать — я понимаю и принимаю. Будто в войну с ним сейчас вступаю.

— Ты озверела что ли? — верно подмечает мать, когда мы остаемся в доме одни.

— Озвереешь тут…

Мне остается только удрученно осмотреть дом, в котором придется жить какое-то время. Свет теперь есть везде. Здесь даже небольшой телевизор. Рабочий, подключенный к общей антенне, которая показывает всего два канала. Воспоминания из детства вихрем проносятся в голове. Но от всего отвлекает Тимурик, который уже не просто плачет, а кричит.

— Он, наверное, есть хочет, — предполагает мать, принеся из машины сумку с вещами.

Из нее она вынимает смесь и бутылочки, которые пусты. Лишь в одной есть совсем немного воды. Нужно подогреть хотя бы ее, но негде. Пока печь затопишь, Тимурик себе грыжу накричит.

— Я пойду, попрошу теплой кипяченой воды, — говорит мама уже на выходе из дома.

Словно рысь подлетаю к ней и перекрываю выход:

— У кого ты пошла просить?! — прекрасно зная на это ответ.

Мама от такой реакции чуть бутылочку не выронила.

— У Зины и попрошу, — немного испугавшись, но все же твердо проговаривает она.

— Не смей к ним ходить, — не узнавая себя, грожу ей. — Не вздумай заискивать перед ними.

— Катюш, ты спятила? — смотрит на меня мать, раскрыв широко глаза. — На дворе ночь почти. У тебя ребенок голодный. Молока нет. Воды нет! Ты мать или не мать?!

— Это ты меня сюда затащила… — хочу возразить матери, что не по собственной воле я здесь, но тут же до меня доходит. — Постой… Ты знала! Ты знала, что они здесь в соседях! Поэтому ты притащила меня сюда!