Мой лучший друг товарищ Сталин

Откуда-то (все понимали откуда) появились слухи о том, что арестованные ленинградцы уже дали показания против второго наследника Кобы — Вознесенского. Этот друг Кузнецова, покровитель ленинградской парторганизации, «выдающийся экономист» (так назвал его Коба), обвинялся в том, что «сознательно занижал цифры пятилетнего плана и хитрил с партией». Были еще какие-то обвинения… Но они не имели значения. Все знали, что, если обвинить человека в том, будто он хотел отделить нашу Землю от Вселенной, он и в этом признается.

Однако пока Вознесенский оставался на свободе. Коба лишь снял его со всех постов. Теперь бывший заместитель Кобы в правительстве сидел на своей даче и ждал. Ждал, должно быть, сходя с ума от моментально наступившей вокруг абсолютной тишины. Мертво молчал телефон… Это был особый дачный поселок, жили здесь «руководящие кадры». Когда Вознесенский выходил на прогулку, местность вокруг тотчас становилась пустыней. «Руководящие кадры» поспешно исчезали. В чесучовом костюме, соломенной шляпе и белом плаще, озираясь по сторонам, он брел один по пустеющей впереди дорожке. Никого — только луг и высокое небо. И он — зачумленный.

Но как-то в конце октября я приехал на Ближнюю дачу, на очередное застолье к Кобе. И не поверил глазам! За столом как ни в чем не бывало сидел… Вознесенский! Рядом с прежними друзьями — членами Политбюро. Здесь были Маленков, арестовавший его ленинградских друзей, Берия и Хрущев. Во главе стола — сам Коба. Все весело разговаривали. Добрый Коба даже произнес о нем наш грузинский тост, витиеватый, щедрый на похвалы. Вознесенский с криком «Алаверды» со слезами на глазах славил и благодарил Вождя.

Коба как-то по-отечески поинтересовался:

— Чем теперь занимаетесь, товарищ Вознесенский?

— Много гуляю и много работаю над книгой «Политическая экономия коммунизма».

— Успешно ли?

— Очень! Так хорошо пишется, — ответил счастливый Вознесенский.

— Значит, партийная критика пошла на пользу? — улыбнулся Коба.

Вознесенский опять расчувствовался — принялся благодарить «партию и лично товарища Сталина». Совсем счастливый, уехал на рассвете.

На следующий день, кажется, это было 27 октября, Вознесенского арестовали.

Он был отправлен в ту самую новую тюрьму Матросская Тишина, где уже сидел его друг Алексей Кузнецов.

Барс Коба играл с раненой дичью? Нет. Мой друг не был садистом. Ему и вправду трудно было расставаться с людьми, которых он ценил. Но как нас учили в семинарии: Авраам согласился отдать в жертву сына Исаака. И он оплакивал вчерашних сподвижников. Возможно, так же плачут крокодилы, заглатывая жертву. Самыми искренними слезами — вероятно, им и впрямь ее жалко.

Итак, к концу 1949 года они все пали… Пал Молотов, сидел дома — ждал неминуемого. В тюрьме Матросская Тишина сидели оба наследника Кобы в Правительстве и Партии. Они заняли камеры номер один и номер два. Вельможных постояльцев допрашивали особые следователи, подчинявшиеся только Комиссии партийного контроля. Доходили слухи, что допрашивают в новой тюрьме небывало свирепо.

Две камеры были заняты. Но я помнил слова Маленкова: тюрьма имеет полсотни просторных камер. И опять вечный, проклятый, мучительный вопрос: зачем все это?! Я должен был понять, ибо от верного ответа зависела жизнь — моя и семьи.

Дела иностранные

Между тем «мерзавец Тито» оказался крепким орешком, он посмел окончательно уйти из табуна.

Югославия начала вести самостоятельную политику. С этой минуты в нашей печати югославское руководство стало именоваться не иначе как «Клика Тито». Эпитет столь крепко пристал, что многие (моя дочь, например) были уверены, будто «Клика» — имя зловредного Тито. Все диверсионные группы, засланные нами, провалились. Наши люди были беспощадно расстреляны. Тито с успехом закончил сталинские университеты. Это был первый удачный бунт в покорном загоне. Коба постарался, чтобы он стал последним. Димитров конечно же вскоре умер. Его торжественно похоронили в Мавзолее в Софии. Он лежал там, как Ильич, приговоренный Кобой к непогребению. Сподвижник и друг Димитрова Трайчо Костов будет расстрелян по обвинению в шпионаже. Коба постарался, чтобы в братских компартиях хорошо запомнили оплошность Димитрова.

Но Кобе фантастически повезло.

Потеряв Югославию, в 1949 году, накануне своего семидесятилетия, он получил небывалый подарок.

В октябре в Китае войска Мао Цзэдуна заняли Пекин. Была создана великая восточная держава коммунистов. Лагерь социализма достиг невиданных размеров, треть человечества шла за нами.

Счастливый Коба сказал мне:

— Американцы-засранцы позвали нас преподнести им на блюдечке Японию… Что сделал товарищ Сталин? Он согласился и помог американцам, разбил японцев в Манчьжурии. Но, заняв Манчьжурию, немедленно стал помогать китайским товарищам в их борьбе с Чан Кайши. И вот результат: товарищ Сталин прочно обосновался и в Азии. Они забыли, говнюки: если куда-нибудь впустить товарища Сталина, он уже оттуда никогда не уйдет. — И прыснул в усы.