Мой лучший друг товарищ Сталин

Я сидел и гордился собой. Мировая война становилась невозможной. Теперь она означала уничтожение человечества. Солдаты, бегущие в атаку, танки, артиллерия, солдатские подвиги — все, что люди пережили дважды за какие-то три десятка лет, навсегда отодвигалось в историю. Человечество дошло до предела. И я поучаствовал в создании этого предела.

Коба внимательно смотрел на меня. Читал мысли? Насмешливо обратился к Берии:

— Ну, порадуй нас, Лаврентий.

— Следующий этап — атомная бомба собственной конструкции. Она будет намного мощнее этой. И третий этап… Главный! Это бомба разрушительной силы, во множество раз превышающей силу атомной. Миллиард солнц. Водородная… Американцы, конечно, тоже над ней работают, но у нас она появится раньше.

— «Раньше» — это расплывчато. Когда?

— Если все пойдет по плану… в пятьдесят третьем году, Иосиф Виссарионович.

Коба заходил по кабинету, бормоча свою вечную присказку:

— Великая мечта… — Потом сказал: — Яйцеголовые — всего лишь обычные люди. С жалкими людскими слабостями. И, чтобы их рвение не иссякло потом, надо хорошо наградить их сейчас. — (Отдадим должное моему другу — награждать, как и убивать, он умел. Тут он был щедр, как подобает восточному царю.) — Итак: Сталинские премии первой степени, чтоб у них было побольше «бумажек»… — (Так он любил называть деньги). — К «бумажкам» добавим почет. Главным создателям в добавку к премии дадим Героя Социалистического Труда. — Еще походил. — Пожалуй, отметим этих главных работников и легковыми автомобилями «Победа». Пусть ездят на работу в личном транспорте… И дадим хорошие дачи под Москвой. Пусть отдыхают… И пусть их дети поступают вне конкурсов в высшие учебные заведения. — Он продолжал ходить, стараясь придумать еще что-то. И придумал! — Дадим право бесплатного проезда на всех видах транспорта на всей территории СССР! Пусть ездят на отдых бесплатно на чем хотят!

Но о главной награде благодарные ученые так никогда и не узнали…

В это время, как я уже говорил, вовсю развернулась антисемитская истерия. Среди создателей атомной бомбы было множество евреев…

Прощаясь с Берией, благодарный Коба наказал строго:

— Этих евреев не трогать. Скажи Абакумову — не дай Бог, если его люди тронут, хотя бы по ошибке. Ответят головой! Это — драгоценные евреи. Осыпай их золотом, давай им все, стращай их, но помни: водородная бомба должна быть у нас первых… А теперь главное, Лаврентий: это наше испытание — секрет. Причем полнейший секрет. Секрет, я сказал бы, номер один. Никакой утечки информации.

Наградил щедрый Коба и меня:

— Поздравляю тебя, Фудзи, ты у нас тоже — герой и будешь ездить на собственном автомобиле.

Я ехал домой. Ужас — вот что я испытывал! Все мои горделивые мысли пошли прахом. Значит, это только начало — впереди новая бомба. Впереди ужасающая гонка бомб. И я никак не мог понять решения Кобы сделать нашу бомбу секретом. Если он хотел унять американские амбиции, если всерьез опасался американской бомбы, следовало, наоборот, немедля объявить о нашей. И мне пришлось впервые понять: Коба не боялся американской бомбы. Но тогда?..

В Кремле Коба лично вручал награды ученым.

Счастливые, осыпанные почестями и деньгами, они почти одинаково благодарили «партию и правительство и лично лучшего друга советских ученых, корифея науки и техники товарища Сталина за высочайшую оценку их скромного труда» и «заверяли», что «отдадут все силы на укрепление мощи и безопасности нашей великой Родины».

Теми же словами поблагодарил и я.

Когда церемония закончилась, он сказал мне:

— Ты теперь, Фудзи, у нас богач, с тебя причитается! Угостишь нас с Лаврентием, бедных грузин? И, если не возражаешь, позовем обмыть твою награду и других членов Политбюро. Пусть порадуются за тебя, Героя труда и моего товарища Фудзи.

Он посадил меня в свою машину, кортеж направился на улицу Горького к знаменитому Елисеевскому гастроному.

(На Ближней был целый погреб грузинских вин, но ему нравилось, что мы, как обычные советские люди, заезжаем за вином в гастроном. Правда, улица Горького выглядела необычно. Точнее, обычно, как и должна выглядеть улица, на которой появлялся Коба. Она стала пустыней. На каждом шагу — милиция.)

Мы вошли в Елисеевский. Магазин-дворец был пуст. Все отделы закрыты, работал только нужный нам винный.

Я купил красное сухое Мукузани, белое Цинандали и любимое Кобой Киндзмараули — по четыре бутылки.

И мы отправились на Ближнюю. За нами ехала машина Берии.

Ужин проходил, как всегда, в Большой столовой. И гости были все те же, теперь постоянные — Маленков, Берия, Хрущев и военный министр Булганин. Но к ним прибавился редкий нынче гость — Молотов.

Еще до ареста Жемчужиной Коба перестал звать его на дачу, но тот время от времени звонил сам, напрашивался. Коба разрешал, и Молотов приходил. И сейчас он сидел унылый, понурый, этакий брошенный верный пес.