Мой лучший друг товарищ Сталин

— Итак, Вячеслав, продолжай вершить иностранные дела. Продумаем вместе, товарищ Талейран, что ответим империалисту. Чтобы сожрать Польшу, мерзавцу нужно начать кампанию самое позднее до конца лета, пока есть хорошие дороги, не раскисшие от дождей… Товарищу Гитлеру ох как необходим наш скорый ответ. Значит, Вячеслав?..

Молотов многозначительно кивнул.

— Правильно, — сказал Коба. — Мы не будем спешить и подождем с ответом. Но с завтрашнего дня наши газеты перестают ругать мерзавца. — Наконец он обратился к Ворошилову: — Ты спросишь англичан и французов. Пиши. Первое: для того чтобы вести военные действия в случае нападения Германии на Польшу, мы должны иметь точки соприкосновения с противником. У нас, как известно, нет границы с Германией. Существует ли договор с Польшей о пропуске наших войск? Второе: какова будет численность английского экспедиционного корпуса к началу боевых действий? Мы готовы выставить сразу сто двадцать дивизий. И есть ли договор с Бельгией — о пропуске французских войск?

Коба знал, что ответов на эти конкретные вопросы не получит. Наша разведка донесла: Польша объявила, что согласия на пропуск советских войск никогда не даст. (Сколько поляков погибло в польско-русских войнах! Россия уничтожила польское государство. Как после этого пустить нас в Польшу? С Бельгией никаких договоренностей не было… Да и Англия могла поставить в начале войны только жалких шестнадцать дивизий!)

Коба заботливо набирал очки, зарабатывал право признать переговоры сорванными по вине западных держав. Но так оно было и на самом деле!

Первое сентября приближалось, а ответа неторопливый Коба не посылал. Гитлер жил на своей вилле в Баварских Альпах. Ефрейтор сообщил, что фюрер находится «в постоянной истерике». Вызывал к себе Геринга, требовал от разведки узнать, почему молчит Сталин. Его армия стояла в боевой готовности, и время стремительно уходило. Его корабли не могли выйти в море.

Наша военная делегация продолжала как ни в чем не бывало вести безнадежные переговоры с французами и англичанами…

Только через четыре томительных дня Молотов позвал к себе Шуленбурга. Он сообщил послу, что Риббентропу приезжать рано. Учитывая наши долгие взаимные оскорбления, идти к нормализации следует неспешно. Сперва заключим всеобъемлющее экономическое соглашение. И уже потом перейдем к делам политическим. Лишь после подписания экономического соглашения Риббентроп сможет приехать в Москву. Это будет в лучшем случае 27 августа.

Молотов передал послу проект Пакта о ненападении между двумя странами.

Как сообщил Корсиканец, Гитлер впал в неистовство. Если Риббентроп приедет двадцать седьмого, срок нападения на Польшу пройдет!

Гитлер сделал то, к чему принудил его Коба. Он пошел на унижение — сам обратился к Сталину. Попросил посла вручить его телеграмму незамедлительно. И опять в кабинете Коба непередаваемо насмешливо прочел униженный текст Гитлера.

Гитлер соглашался со всеми пунктами плана о ненападении. Он буквально молил: «Напряженность в отношениях с Польшей стала невыносимой. Я прошу вас принять моего министра не позднее 23 августа!»

Коба составил в ответ холодное краткое послание: «Советское правительство поручило мне… — (скромный порученец Коба!) — сообщить Вам, что оно согласно на прибытие министра Риббентропа 21 августа. Сталин».

На следующий день счастливый Гитлер собрал своих генералов. И сообщил, что сможет начать вторжение в Польшу!

После чего выдал обычную бесконечную речь. Спортсмен прислал ее переложение. «Все зависит от меня, от моего существования, от моих талантов политика. Вряд ли когда-нибудь появится человек, обладающий болышей властью, чем я. Факт моего существования необычайно важен. Но меня в любой момент может убить преступник или сумасшедший… Поэтому я должен торопиться осуществить свое предназначение. И потому решение о войне мне принять очень легко. Нам нечего терять; мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сумеем продержаться без этой войны всего несколько лет. Геринг это подтвердит. У нас нет выбора, мы должны действовать».

Тогда же Коба взял меня с собой на Ближнюю. Была теплая августовская ночь.

Мы сидели на веранде. Ее только что пристроили к дому, пахло деревом.

— Риббентроп в Кремле! — сказал Коба. — Такое даже Жюль Верн не придумал бы, а вот товарищ Сталин знал, что так будет.

Я молчал.

— Ну, скажи, не бойся. Я понимаю, мы были чистенькими столько лет. Давай говори за своих мудаков!

Я сказал:

— Мы были поборниками мира, были главной силой, противостоявшей чудовищному, нечеловеческому фашизму.