Мой лучший друг товарищ Сталин

Берия с усмешкой вынул из кармана бумагу. Развернул неторопливо:

— Это перевод с английского, — и начал читать: — «Лично и конфиденциально уважаемому Адольфу Берлу-младшему, помощнику Государственного секретаря… По только что поступившим данным из конфиденциального источника информации, после немецкого и русского вторжения в Польшу и ее раздела Гитлер и Сталин тайно встретились во Львове 17 октября 1939 года…» Всего на день ошиблись! «На этих тайных переговорах Гитлер и Сталин подписали военное соглашение взамен исчерпавшего себя пакта… Искренне ваш Дж. Эдгар Гувер». Документ подписан шефом ФБР, — продолжал Берия. — Теперь вопрос: откуда они знают? Ведь присутствовали на встрече только двое — товарищ Фудзи и Иосиф Виссарионович.

Коба с интересом следил за нашей пикировкой. Он обожал такие отношения в ближнем окружении…

— Не забудьте сотрудников охраны с обеих сторон, — сказал я.

— И все-таки это странно, — сказал Коба. — Как и наша секретная карта, оказавшаяся на столе у Гитлера. Так что не обессудь, если за тобой присматривают. — И добавил грубо: —Так кто же, по-твоему, мог бы убрать господинчика?

— Кто мог бы, тех на тот свет отправили.

— Сердится. Ну ведь не всех? К примеру, ты остался. Хочешь возглавить операцию?

— Не смогу. Мой испанский плох. — (Троцкий теперь жил в фешенебельном пригороде Мехико.) — Лучше использовать проверенных товарищей, отлично говорящих по-испански… Это прежде всего товарищ Эйтингон, за которым тоже почему-то слежка… Такая же непрофессиональная, как за мной. Он легко ее засек, как и я…

Берия смотрел на меня с ненавистью…

— Эйтингон — это высший класс, он рожден для этой операции.

(Эйтингон был одним из руководителей советской разведки уже в двадцатые годы. Вместе со мной создавал агентурную сеть за границей. В Испании отвечал за ведение партизанских операций в тылу франкистов и за внедрение агентуры в верхушку фашистского движения. Сумел завербовать одного из главарей фалангистов. Был воистину резидент-хамелеон высочайшего класса. Всегда умудрялся выглядеть как обычный гражданин той страны, где работал. После крушения испанской Революции перебрался в Париж. В Испании он был этакий незаметный пожилой испанец, в Париже — этакий средней руки француз. Типичный месье — без галстука, в мятом пиджаке и шерстяном кепи, которое носил даже в жару.)

— Ну с Эйтингоном мы без тебя разберемся…

Коба посмотрел в бумажку и спросил, знаю ли я испанскую анархистку товарища Меркадор.

Я понял, что все решено и уже обсуждалось до меня.

Я много слышал о Каридад Меркадор. Она была, что называется, «роскошной женщиной». Как положено испанской левачке-революционерке — из самой знатной семьи. В ее роду были вице-губернатор Кубы, послы, министры. Сама же она — прирожденная террористка. В молодости была замужем за каким-то магнатом. Но спокойная жизнь оказалась невмоготу. Ей нравились убогие подпольные квартиры, случайные связи, и главное — нравилось убивать. Она являлась фанатичной левачкой. У нее было несколько сыновей. Один, обвязавшись гранатами, бросился под франкистский танк… Другой, такой же фанатик и красавчик, был под каблуком матери. Я не сомневался: во имя дела она с восторгом отправит сына на верную гибель.

Но я не сказал Кобе, что выбор отличный. Ответил:

— Не знаю.

Я не хотел убивать Троцкого.

Коба молча смотрел на меня. Наконец произнес:

— Жаль. Здесь нужен настоящий боевик. Дом охраняется. Надо ворваться и убить. Убивать — это то, что ты умеешь лучше других. Но почему-то не хочешь! — Не дав мне ответить, он обратился к Берии: — Задача ясна? Ворваться и убить. Кто-то, вероятно, должен будет погибнуть. Объясни участникам: страна и партия никогда не забудут героя и хорошо позаботятся обо всех членах его семьи. Причем просто убить этого господинчика недостаточно. Убить мерзавца надо по-особому, — он походил по кабинету, — уничтожить его подлую голову, которая принесла так много несчастий рабочему классу и которой мерзавец так гордится!..

Больше со мной или в моем присутствии Коба не говорил о Троцком. И отношения ко всему, что потом произойдет, я не имел.

«Стариком» (так мы звали Троцкого в агентурных сводках) занялись молодой Судоплатов вместе с Эйтингоном. Кажется, тогда им выделили кабинет рядом со мной на седьмом этаже Лубянки.

Вскоре я узнал о первом неудавшемся покушении. Художник-коммунист Сикейрос, участник испанской революционной армии, вместе со своей группой ворвался на виллу Троцкого. «Лихой полковник», как прозвали Сикейроса в Испании, оказался бездарным боевиком. Преодолев окружавший дом бетонный забор со смотровой вышкой и охранниками, они проникли в дом. Троцкий с женой заперлись в спальне. Горе-боевики не сумели взломать дверь! Стреляли тоже бездарно. Изрешетили дверь и потолок автоматными очередями. Троцкий с женой прятались под кроватью и остались живы.

В удалой, но глупейшей атаке я узнал почерк Кобы далеких времен нападения на фургон с деньгами. Коба урок понял и больше не вмешивался в дело. Теперь над заданием работал профессионал Эйтингон.

В нем я не сомневался — убьет.